Тайны Кремлевской больницы, или Как умирали вожди
Шрифт:
Пошла дальше более уверенно. Но вдруг справа от дороги увидела маленький огонек, который то появлялся, то исчезал. Подумала, что от усталости вижу мираж. Отвернулась. Посмотрела влево и там увидела такой же огонек, даже не один, а два. Причем, когда я останавливалась, останавливались и огоньки, шла дальше — двигались и они. «Теперь я попалась — это бандиты с папиросами в зубах, — подумала я обреченно. — Но почему они не нападают? И почему не слышно их шагов? — И тут меня осенило: — О радость! Это же волки!»
Теперь я была уверена, что светящиеся огоньки — это глаза волков. Опять
Слабо мерцающий, но спасительный огонек снова придал мне уверенности. Я пошагала дальше и добралась, наконец, до избушки.
На мой стук никто не ответил. Я потихоньку потянула на себя дверь, она очень легко распахнулась. Войдя в дом, увидела женщину, которая, согнувшись, что-то вынимала из печки. Она медленно распрямилась и так же не спеша посмотрела на меня.
— Простите, не знаете ли вы Дашковых? — спросила я. — Они всегда жили в центре села, там, где школа и церковь. Сейчас ночь, темно, боюсь сбиться с пути.
Женщина молча рассматривала меня и без всякого интереса спросила, кто я и откуда… Потом покачала головой и тихо сказала:
— Ты туда сейчас не дойдешь.
— Но почему? — спросила я.
Мой вопрос ее, видимо, удивил. Она продолжала:
— Что, ты не знаешь? Была война, колодцы с деревянными срубами за это время все сгнили, остались только глубокие ямы, из которых мы с трудом достаем воду. А они все — по краю дороги. Так что в такую темь легко в них провалиться. Ночью-то здесь никто не ходит.
В это время на печке кто-то завозился и засопел. Я увидела голову мальчика лет двенадцати-тринадцати и немного повеселела. Вспомнила, как мы, деревенские дети, в своем селе знали все тропинки и с закрытыми глазами могли найти все, что нужно. Потом попросила женщину.
— Нельзя ли, чтобы мальчик проводил меня?
Женщина, глядя на мальчика, тихо произнесла:
— У него нет обувки. И это мой единственный кормилец — не пущу. — Потом медленно повернулась к горящей лампаде: — Вот видишь, лежит. Пришел с войны и умер.
В полумраке я разглядела на лавке мертвого человека. И только теперь сообразила, почему из всех домов нашего большого села горел этот один-единственный огонек. Это был свет лампады над покойником.
Внезапно я увидела ужасающую нищету этого дома, сироту-мальчика, тусклые безжизненные глаза еще молодой хозяйки. Невольно моя рука потянулась к саквояжу. Я вытащила оттуда последнюю горсть кускового сахара, который собрали мне в дорогу раненые, повернулась и вышла из дома. Встала под крышу, укрылась от дождя и решила здесь
Прошло несколько минут, вдруг дверь распахнулась, и выбежал мальчик:
— Тетя, подожди! — крикнул он в темноту.
— Здесь я, — тут же отозвалась я.
Мальчик попросил меня держаться за подол его рубахи, которая явно была с чужого плеча, потому что все время съезжала, и молча повел, шлепая по грязи босыми ногами и постоянно шмыгая.
Мы шли в полной темноте по каким-то скользким извилистым дорогам. Наконец мальчик сказал:
— Пришли, вот этот дом.
Это были единственные слова, которые он произнес за весь наш нелегкий путь. В это же мгновение он исчез в темноте.
— Спасибо! — только и успела я крикнуть ему вслед.
Радости моей не было конца. Вот он — теткин дом, где мама и дети. Стала негромко стучать в дверь, чтобы не испугать детей, — молчание. Громче — снова ни звука. Никто не откликался. Наверное, от отчаяния я закричала:
— Боже мой! Да есть ли кто-нибудь в доме?
И сразу услышала шорох. Дверь отворилась. Мама узнала мой голос и заплакала. Никто не предполагал, что я могу появиться из кромешной тьмы в такой час. Зажгли лампу. Я посмотрела на себя: вся в грязи, насквозь промокшая… К тому же только теперь я почувствовала, что от постоянного напряжения мышцы ног как будто окаменели. Я немедленно сняла мокрую одежду, тетя Настя вытащила из печки большой чугун с теплой водой и отмыла меня. Проснулись дети. Мила и Алла уже поправлялись, но Сашенька весь горел, у него была скарлатина. Не помню, какие давала лекарства, но вскоре ему стало полегче.
На следующий день проснулись все засветло, стали обсуждать, как везти больных детей. Мама ушла в сельсовет хлопотать о лошади, телеге, проводнике. Наконец погрузили больных детей на телегу и отправились. Взрослые шли пешком, даже извозчик, несмотря на то что был одноногим инвалидом. Лошадь еле тянула телегу, по пути то соскакивало колесо, то обрывалась сбруя. Мы теряли драгоценные минуты. Каждый про себя думал, что из леса могут выскочить бандиты и тогда нам несдобровать. Но, к счастью, все обошлось благополучно.
Доехали до Инжавина, взяли билеты на Москву, которые осталось только закомпостировать в Тамбове, откуда и отправлялся поезд в столицу. Но уже в пригородном поезде нас предупредили, что из Тамбова выехать очень сложно: поезда идут переполненные, почти не останавливаясь. Но я опять надеялась на удачу.
Подъезжая к Тамбову, уже в тамбуре передала маме узел с вещами и деньгами, потом помогла вынести детей из вагона и стрелой помчалась в билетную кассу, чтобы успеть закомпостировать билеты. Войдя в здание вокзала, увидела море людей: стоящих, сидящих и лежащих. Через людей приходилось перепрыгивать. К моему удивлению, окошко кассы было закрыто и никакой очереди к ней не было. Попробовала постучать, но мне никто не ответил. Пассажиры заворчали: «Чего стучишь? Билетов нет, и никто не компостирует. Поезда идут переполненные, и люди ждут неделю, а то и больше. Занимай лучше очередь». Пошла за советом к матери.