Тайны летней ночи
Шрифт:
— Тебе нет нужды оставаться в салоне и присматривать за мной, — заверила Аннабел. — Я рада немного отдохнуть в одиночестве, а ты погуляй или поболтай с приятельницами.
— Ты уверена? — спросила Филиппа.
— Абсолютно, — кивнула Аннабел, поднося к губам чашку. — Видишь, я пью свое лекарство. Иди, мама, и не думай обо мне.
— Ну… ладно, — нехотя согласилась Филиппа. — Я ненадолго. Экономка просила тебя позвонить, если что-то понадобится. И помни, все до последней капли.
— Обещаю, — кивнула Аннабел, растягивая губы в широкой улыбке. И сохраняла улыбку, пока
Время от времени в тишину врывались мирные домашние звуки: звон посуды, бормотание экономки, шорох метелки по ковру. Опершись локтем о подоконник, Аннабел повернула лицо к свету, закрыла глаза и прислушалась к жужжанию пчел, лениво летавших среди огромных шапок темно-розовых гортензий и нежных прядок мышиного горошка, обвивавших плетеные бордюры клумб. Хотя она была еще очень слаба, все же приятно посидеть в уютной летаргии и подремать, как кошка на солнышке.
Она так задумалась, что не сразу встрепенулась, услышав легкий шум… едва слышный стук, словно посетителю не слишком хотелось нарушать ее покой. Аннабел сонно моргнула и продолжала сидеть, подобрав под себя ноги. Прозрачные мушки, плававшие перёд глазами, постепенно растаяли, и она уставилась на высокую фигуру Саймона Ханта. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку, и по его лицу ничего нельзя было разгадать.
Сердце Аннабел забилось с бешеной силой. Хант, как обычно, был безупречно одет, но костюм джентльмена не мог скрыть бьющую через край энергию и грубую силу. Она вспомнила мощь его рук, твердость плеча, на которое положила голову, когда он нес ее по лестнице… ах, она никогда не сможет смотреть на него, не вспоминая о том дне!
— Вы похожи на только что прилетевшую из сада бабочку, — тихо обронил он.
Аннабел посчитала, что он издевается над ней, поскольку прекрасно видит, на что она теперь похожа, и неосознанно поднесла руку к волосам, откидывая со лба растрепавшиеся пряди.
— Что вы здесь делаете? — спросила она. — Разве вы не уехали вместе со всеми?
Она не хотела говорить так резко и неприветливо, но обычное красноречие ее покинуло. Аннабел только и думала, что о том, как он растирал ладонью ее грудь. Неуместная мысль вызвала яркий румянец на щеках.
— У меня дела с одним из управляющих, — мягко, но язвительно пояснил он, — который должен прибыть из Лондонасегодня утром. В отличие от джентльменов в шелковых чулочках, чьими родословными вы так восхищаетесь, у меня дела поважнее, чем вопрос о том, где сегодня расстелитьодеяло для пикника. — Оттолкнувшись от двери, он вошел в комнату, сверля ее неприкрыто оценивающим взглядом. — Слабость все еще осталась? Ничего, скоро пройдет. Как ваша нога? Поднимите юбку: я должен посмотреть сам.
Аннабел встревожено глянула на него, но тут же расхохоталась, увидев лукавый блеск в глазах. Дерзкое предложение каким-то образом заставило ее забыть о смущении и успокоиться.
— Очень любезно с вашей стороны, — сухо бросила она, — но не вижу необходимости.
Хант, улыбаясь, подошел ближе.
— Должен признаться, что мною руководил чистейший альтруизм. Поверьте, я бы не получил непристойного наслаждения при виде вашей обнаженной ножки. Ну… честно говоря, может, сердце и дрогнуло бы, но я постарался бы скрыть свои чувства.
С этими словами он взялся за спинку кресла, придвинул его к дивану и уселся. Аннабел поразилась, как легко он управляется с массивным предметом мебели из резного красного дерева, и украдкой взглянула в сторону двери. Открыта. Значит, ей вполне позволительно оставаться наедине с Хаитом. Да и мать скоро придет проверить, как тут дочь. А пока нужно воспользоваться случаем, чтобы поговорить о ботинках.
— Мистер Хант, — осторожно начала она, — я должна вас кое о чем спросить.
— Да?
Аннабел решила, что глаза — самая привлекательная его черта. Блестящие, полные жизни и такие красивые, что непонятно, почему люди предпочитают голубые глаза темным. Никакой оттенок голубого не передаст острого ума, светившегося в карих глубинах.
Но Аннабел, как ни старалась, не могла придумать наиболее деликатный способ узнать о подарке. Перебрав в уме несколько фраз, она наконец решила спросить прямо:
— Ботинки — это ваших рук дело?
Хант по-прежнему оставался невозмутим.
— Ботинки? Боюсь, я не совсем понимаю, мисс Пейтон. Вы говорите метафорически или действительно имеете в виду обувь?
— Ботинки, — повторила Аннабел, взирая на собеседника с нескрываемым подозрением. — Совершенно новая пара, оставленная вчера на пороге моей комнаты.
— Как я ни счастлив обсуждать любую вещь вашего гардероба, мисс Пейтои, боюсь, что о ботинках мне ничего не известно. Однако я рад, что вам удалось их приобрести. Надеюсь, впредь вам не захочется быть ходячим рестораном для здешней живности.
Аннабел долго не сводила с него глаз. Несмотря на все отнекивания, за бесстрастной маской маячило что-то… игривая искорка….
— Значит, вы отрицаете, что подарили мне ботинки?
— Решительно отрицаю.
— Но… я все задаюсь вопросом: если кто-то хотел заказать ботинки для леди без ее ведома… откуда он узнает точный размер?
— О, это сравнительно несложно. Полагаю, заинтересованная сторона просто попросит горничную обвести на бумаге подошвы сброшенных туфелек дамы и отнесет рисунок местному сапожнику, после чего убедит его отложить другую работу ради этой, весьма срочной. Сами понимаете, какими вескими должны быть аргументы.
— Слишком много возни для постороннего человека, — пробормотала Аннабел.
Глаза Ханта неожиданно зажглись лукавством.
— Гораздо меньше, чем тащить по лестнице больную женщину каждый раз, когда ей вздумается прогуляться на природе в легких туфельках.
Аннабел поняла, что он никогда не признается в столь неприличном поступке, и только это одно позволит ей оставить у себя ботинки. К сожалению, поблагодарить его вряд ли удастся. А ведь она точно знала, что это он!
— Мистер Хант, — серьезно начала она, — я… я хочу…