Тайны народа
Шрифт:
— Ты прав, жажда приключений гонит нас! Мы мчимся все вперед и вперед к неизвестному, вместо того чтобы остановиться на месте и укрепиться здесь более прочно. В настоящее время треть Галлии во власти римлян, а между тем несколько столетий назад галлы благодаря своим постоянным завоеваниям владели Англией, Ирландией, Верхней Италией, правым берегом Дуная, землями по ту сторону моря до самой Дакии. Но все это казалось еще недостаточным, находили, что наши владения должны обнять весь мир! Галлы с Дуная шли в Македонию, во Фракию, в Фессалию, другие достигли Малой Азии через Босфор и Геллеспонт, основали здесь Новую Галлию и получили, таким образом, власть над всеми правителями Востока.
— Пока из твоих слов не следует, чтобы мы могли жаловаться на свой характер, который ты так осуждаешь! — заметил Жоэль.
— А что осталось после всех этих походов, после ряда сумасбродных
— На это мне нечего возразить. Ты прав, не для чего было отправляться в такой далекий путь, чтобы принести на своих подошвах только кровь и пыль из чужих земель. Но, если не ошибаюсь, около этого времени сыновья храброго Ритта-Гаюра, велевшего соткать себе всю одежду из бород выбритых им королей, низвергли королевскую власть, так как увидели, что короли не пастыри, а палачи народа?
— Да, благодарение богам, за временем бесплодных и кровавых побед последовала эпоха истинного величия мира и благоденствия. Освободившись от своих не приносивших никакой пользы земельных завоеваний, заняв пространство между естественными своими границами — Рейном, Альпами, Пиренеями и океаном, — галльская республика сделалась царицей мира, возбуждая во всех зависть. Плодородная почва ее, умело обрабатываемая, давала всего вволю. Реки покрылись торговыми судами. Золото, серебро и медь, добываемые в горах, увеличивали с каждым днем ее богатства. Повсюду строились большие города. Друиды, распространяя просвещение, проповедовали полное объединение всех провинций и, чтобы подать пример, созывали ежегодно в Центральной Галлии торжественное собрание, на котором разбирались дела, касающиеся всей страны. Каждое племя, каждый кантон, каждый город имел на этом собрании своих представителей. Каждая провинция была маленькой республикой, а все они, вместе взятые, составляли большую галльскую республику — одно целое, могущественное благодаря своей цельности и единению. Отцы наших дедов еще застали это счастливое время, друг! Но дети их видели только упадок и несчастья. Что же произошло? Проклятые потомки королей, лишенных трона, соединяются с таким же гнусным поколением их бывших вассалов и, раздраженные потерей власти, пытаются снова забрать ее в свои руки. Для этого они пользуются с бесчестным вероломством непостоянством, высокомерием и несдержанностью народа, — словом, теми чертами его характера, которые уже начали смягчаться под могущественным влиянием жрецов. И вот соперничество между провинциями, уже давно затихшее, начинает пробуждаться, разгораются зависть и ненависть, и стройное целое распадается на части. Короли еще не взошли на свои прежние троны, некоторые из потомков их были даже казнены, но борьба партий уже разгорелась. Вспыхивает гражданская война, более сильные провинции хотят завладеть более слабыми. Ты знаешь, наверное, как в конце последнего столетия марсельцы — потомки тех сосланных греков, которым галлы великодушно уступили землю, где они и построили себе город, — задумали забрать в свои руки верховную власть. Провинция возмутилась против этого, и тогда Марсель призвал к себе на помощь римлян. Римляне появляются на сцену в первый раз, но не для поддержки марсельцев в их неправом деле, а для того, чтобы самим овладеть страной, несмотря на чудеса храбрости, которые проявляет ее население. Расположившись в Провансе, римляне строят здесь город и основывают, таким образом, первую свою колонию в нашей стране.
— О, да будут прокляты марсельцы! — вскричал Жоэль. — Благодаря этим потомкам греков римляне вступили на наши земли!
— Чем марсельцы хуже других? Разве не достойны проклятия те галльские племена, которые допустили, чтобы чужой народ разорил и поработил одно из них? И коль скоро они были наказаны!
Римляне, ободренные беспечностью Галлии, завладевают Овернью, затем Дофине, Лангедоком и Виваресом, население их защищается с геройской храбростью, но, предоставленное собственным силам, не может устоять под натиском сильнейшего врага. Римляне становятся хозяевами почти всего юга Галлии, управляют им при помощи своих проконсулов и обращают народ в самых жалких рабов. Что же делают другие провинции при виде этих ужасных захватов Рима, продвигающегося все дальше, угрожающего уже сердцу Галлии? Уверенные в своем мужестве, они говорят, как
Побежденный вследствие беспечности и самонадеянности, наш бедный народ не может кротко сносить Рима: в провинциях, завоеванных римлянами, вспыхивают мятежи, и их Рим подавляет с массой жертв. Наши несчастья не ограничиваются этим. Бургунды, подстрекаемые потомками королей, вооружаются против Франш-Конте, призывая на помощь римлян. Франш-Конте, не имея сил сопротивляться такому союзу, просит подкрепления у германцев с другой стороны Рейна; таким образом, эти северные варвары вступают в Галлию и, побив в конце концов тех, кто сам же призвал их, остаются хозяйничать в Бургундии и Франш-Конте. Наконец, в прошлом году швейцарцы, соблазненные примером германцев, вторгаются в галльские провинции, захваченные римлянами. Юлий Цезарь, назначенный проконсулом, спешит из Италии и не только прогоняет швейцарцев назад в их горы, но очищает Бургундию и Франш-Конте от германцев, завладевая этими провинциями, обессиленными долгой борьбой с варварами. Они, освободившись от гнета варваров, подпадают под гнет римлян: положение то же, меняются только хозяева. Наконец, — в начале этого года часть Галлии начинает выходить из своего сонного равнодушия, чувствуя, что опасность угрожает и тем провинциям, которые еще сохранили свою независимость.
Храбрые патриоты, — Гальба среди бельгийских галлов и Боддиг-Нат среди фландрских, — не желая иметь своими господами ни римлян, ни германцев, возбуждают народ против Цезаря. Поднимаются и галлы из Вермандуа и Артуа и идут на римлян… Происходит великая и ужасная битва при Самбре!
Галльское войско ожидало Цезаря на левом берегу реки. Три раза римляне переходили через реку, три раза они были принуждены возвратиться назад, сражаясь и стоя по пояс в воде, красной от крови. Но вот римская кавалерия опрокинута, старейшие легионы разбиты. Цезарь соскакивает с коня, берет меч в руку и, собирая последние свои когорты, наполовину уже рассеявшиеся, во главе их устремляется на наше войско. Несмотря на мужество Цезаря, сражение было проиграно для него. Вдруг мы видим, что на помощь ему идет новый отряд…
— Ты сказал «мы видим», — перебил Жоэль. — Значит, ты участвовал в этой ужасной битве?
Но чужестранец продолжал, не отвечая ему:
— Истощенные, обессиленные семичасовой битвой, мы сражаемся еще с этим свежим отрядом. Бьемся до полного изнеможения, бьемся насмерть… И знаете ли вы, спокойно сидящие здесь, в то время как братья ваши умирали за свободу Галлии, за вашу свободу, — знаете ли вы, сколько осталось в живых после этой битвы? Из шестидесяти тысяч воинов после сражения при Самбре осталось в живых всего пятьсот человек!
— Пятьсот! — вскричал Жоэль с сомнением в голосе.
— Я говорю это, потому что я один из них, — с гордостью сказал чужестранец.
— Так эти свежие шрамы на твоем лице…
— Я получил их в битве при Самбре.
В эту минуту послышался яростный лай сторожевых собак и сильный стук в наружные ворота. Находясь еще под тяжелым впечатлением рассказа путешественника, все подумали в первое мгновение, что на дом напал неприятель. Женщины поднялись со своих мест, дети бросились к ним, а мужчины похватали оружие, висевшее на стене. Но лай собак прекратился, хотя стук в ворота все еще продолжался, и Жоэль сказал:
— Собаки замолчали, хотя стучат по-прежнему. Значит, они знают тех, кто стучит.
И с этими словами хозяин вышел из дома. Несколько человек, в том числе и чужестранец, сопровождали его из предосторожности. Когда внутренние ворота были открыты, можно было разобрать два голоса, кричавших:
— Это мы, друзья, мы, Альбиник и Микаэль!
Действительно, можно было различить при свете луны двух сыновей хозяина. Позади них стояли их лошади, тяжело дышавшие и покрытые пеной. После нежных объятий с сыновьями, особенно с моряком, не возвращавшимся из плавания по морю около года, Жоэль вошел с ними в дом, где они были радостно встречены матерью и всей семьей.
Оба брата были высокого роста и крепкого сложения. Сверх платья у них были накинуты плащи из толстой шерстяной материи с капюшонами. Войдя в комнату и раньше чем поздороваться с матерью, они приложились губами к семи веткам омелы, погруженным в медный сосуд на алтаре. Взгляд их упал на тело, наполовину скрытое ветвями, которое лежало вблизи алтаря; около него все еще сидел Юлиан.
— Добрый вечер, Юлиан, — сказал Микаэль. — Кто это у вас умер?
— Армель. Это я убил его сегодня вечером во время поединка на саблях. Но так как мы клялись с ним не расставаться, то я пойду завтра к нему… туда. Если хочешь, я скажу ему о тебе.