Тайны уставшего города
Шрифт:
На моей памяти вернувшиеся в сорок пятом молодые лейтенанты, не найдя себя в мирной жизни, уходили в криминал.
Я не хочу оправдывать бандитов и убийц. Но ведь начинали они жить иначе.
Начальник Петербургской сыскной полиции на допросе в комиссии Временного правительства по расследованию преступлений старого режима сказал:
— Россия — это страна, где не умеют ценить людей.
Кто бы ни правил на Руси — царь, Центральный Комитет, президент — отношение к людям не меняется. В этом, видимо, и заключается загадка «таинственной русской души».
Убит в перестрелке
В нашей квартире было много книг. Они теснились на огромных полках в моей комнате, в коридоре,
Библиотека была довольно пестрая и собиралась по вкусам семьи. Отец любил исторические романы, мама предпочитала легкое чтение.
Но в кабинете отца стоял таинственный книжный шкаф. Он был всегда заперт, а застекленные дверцы закрывала темная материя. Больше всего на свете мне хотелось проникнуть именно в это таинственное хранилище человеческой мудрости.
Я быстро образовывался во дворе, рядом с которым бушевал Тишинский рынок, знаменитая блатная толкучка. И кореша у меня были соответственные. На первом этаже жил замечательный парень Валька по кличке «Китаец», хотя ничего общего этот веселый блондин с многомиллионным населением страны за Великой стеной не имел. Он был отчаянным книгочеем, работал на заводе слесарем, и о нем все во дворе говорили: «Золотые руки».
Я поведал Вальке о таинственном книжном шкафе. Когда никого дома не было, Валька зашел ко мне, осмотрел шкаф и весело сказал:
— Не трухай, откроем.
Открыть-то было делом несложным, но, чтобы замести следы, следовало закрыть застекленную дверцу. Это прекрасно понимал мой подельник. И хотя отца дома не было, он занимался чем-то за пределами СССР, на посту оставалась мать, которая пользовалась изощренными методами наказания, как то: «две недели без берега».
Каждый день Валька давал мне вариант ключа, и я пробовал его.
Наконец заветный шкаф открылся. Каково же было мое разочарование, когда я увидел в нем кучу книг на немецком и английском, какие-то учебные пособия Военной академии, старую Военную энциклопедию. Ничего, что могло бы заинтересовать меня, я не обнаружил.
Я уж совсем собрался закрыть шкаф, как в углу заметил желтоватую обложку. Я потянул и не ошибся.
Л.Шейнин. «Записки следователя». В углу была таинственная надпись «Для служебного пользования», стоял номер с двумя нулями, цифры я не запомнил. Оговорюсь сразу: после 1953 года книга эта выходила огромными тиражами практически во всех издательствах страны.
Пугающий гриф «Для служебного пользования» вразумил меня, что сей труд из квартиры выносить нельзя. Мы с Валькой читали книгу в моей комнате, когда никого не было дома. И с каждым очерком погружались в мир уголовной романтики.
Особенно сразил нас рассказ о знаменитом питерском налетчике Леньке Пантелееве. Мы были потрясены его романтическим размахом и особым уголовным шиком.
Цитирую по книге Льва Шейнина:
«Но больше всего он любил появляться в нэпманских квартирах в те вечера, когда там пышно справлялись именины хозяйки, или свадьба, или праздновалось рождение ребенка. О таких семейных торжествах Ленька загадочными путями узнавал заранее.
В этих случаях Ленька всегда появлялся в смокинге, далеко за полночь, в самый разгар веселья.
Оставив в передней двух помощников и сбросив шубу на руки растерявшейся прислуге, Ленька возникал, как привидение, на пороге столовой, где шумно веселилось избранное общество.
— Минутку внимания, — звучно произносил он, — позвольте представиться: Леонид Пантелеев. Гостей прошу не беспокоиться, хозяев категорически приветствую!…
В комнате немедленно устанавливалась мертвая тишина, изредка прерываемая дамской истерикой.
— Прошу кавалеров освободить карманы, — продолжал Ленька, — а дамочек снять серьги, брошки и прочие оковы капитализма…
Спокойно и ловко он обходил гостей, быстро вытряхивая из них бумажники, драгоценности и все что придется.
— Дядя, не задерживайтесь, освободите еще и этот карман… Мадам, не волнуйтесь, осторожнее, вы можете поцарапать себе ушко… Молодой человек, не брыкайтесь, вы не жеребенок, корректней, а то хуже будет… Сударыня, у вас прелестные ручки, и без кольца они только выиграют.
Не проходило и десяти минут, как все уже были очищены до конца.
— Семе-э-н! — кричал Ленька в прихожую, и оттуда вразвалку, как медведь, медленно и тяжело ступая, выходил огромный, косолапый дядя с вытянутым, как дыня, лицом.
— Семе-э-н, — продолжал Ленька с тем же французским прононсом, — займитесь выручкой.
Помощник, сопя и тяжело вздыхая, укладывал в большой кожаный мешок груду часов, бумажников, колец и портсигаров.
За столом по-прежнему царила мертвая тишина. Когда Семен кончал свое дело, Ленька снова отсылал его в прихожую и садился к столу.
Он молча наливал себе бокал вина и, чокаясь с хозяйкой, пил за ее здоровье.
Потом, сделав изысканный общий поклон, он удалялся, не забывая оставить в прихожей свою визитную карточку».
Прочитав этот отрывок, я представлял себе высокого элегантного красавца, забирающего деньги у проклятых буржуев, и никак не мог понять, почему угрозыск защищает нэпманов, которые, как объясняли нам в школе, «ведрами пили кровь рабочего класса».
Тогда я так и не узнал, кем был этот таинственный питерский Робин Гуд.
Лев Шейнин писал, что Ленька Пантелеев — бывший телеграфист, до революции должность эта считалась весьма почтенной, начитавшийся авантюрных романов.
После каждого налета он оставлял на месте преступления свою визитную карточку: «Леонид Пантелеев — свободный художник-грабитель». На ней «четким конторским почерком он писал: „Работникам уголовного розыска с дружеским приветом. Леонид“.
Кроме того, по словам Льва Шейнина, Пантелеев отправлял в питерские институты деньги для нуждающихся студентов.
Много позже, занявшись криминальной историей, я выяснил, что визитные карточки «на меловом картоне» оставлял известный до и после революции вышеупомянутый знаменитый налетчик Николай Сафонов по кличке «Сабан», а деньги в Московский университет отправлял его бывший студент Гришка Адвокат.
Так что образ Леньки Пантелеева, налетчика с галантерейными манерами, был, мягко говоря, собирательным.
Его родители подались в Питер из Жиздринского уезда Калужской губернии в конце XIX века. Иван Пантелкин был согласен на любую работу, чтобы прокормить семью. Сначала они осели в Тихвине, где в 1902 году родился Леонид Пантелкин, будущий налетчик Ленька Пантелеев.
Его отец все-таки обустроился в Питере на фабрике.
Детство Леньки было обычным для таких пацанов из рабочих бараков.
Но он все же окончил начальную школу, что по тем временам было вполне приемлемым образованием, тем более что по окончании он получил похвальный лист «за усердие, прилежание и достаточные успехи».
Не знаю, сыграла ли эта научная награда решающую роль в его дальнейшей судьбе, но ему удалось устроиться учеником в типографию газеты «Копейка».
Первый год он усердно обучался тонкостям набора со шваброй и тряпкой в руке. Рабочий день его длился не менее одиннадцати часов. Он мыл пол, протирал наборные кассы, сортировал свинцовые литеры.
Потом его сделали наладчиком, а позже — учеником наборщика.
Война. Наборщики призваны в армию, и Ленька Пантелкин становится полноправным типографским специалистом. Надо сказать, что в те времена профессия наборщика хорошо оплачивалась.