Тайны войны
Шрифт:
Годом позже пришла Австрия, потом Чехословакия, теперь очередь за Польшей.
– Все эти годы, – повысив голос, говорил Гитлер, – было много пророков, предрекавших несчастье, неудачи, и очень мало было людей, веривших в меня. А кто был прав, кто?.. Вспомните Австрию. Этот мой шаг встречали с большими сомнениями. Он принес усиление империи. Кто возразит мне, что с чехами надо было поступать иначе? Теперь нельзя рассчитывать на повторение чешской операции. Конфликт с Польшей будет иметь успех только в том случае, если Запад останется вне игры. Сейчас у меня в этом существует полная уверенность. Дар предвидения меня не обманывает. Я долго раздумывал и опасался, не будут ли мне препятствовать Англия, Россия, Польша и Франция, объединившись вместе. Но этого нет. Чемберлен не хочет воевать с нами, он не пойдет вместе с Россией. Эти ничтожные людишки Даладье
В кабинете стояла немая, непроницаемая тишина. Только голос Гитлера, то властный и резкий, то вкрадчивый и приглушенный, проникал всюду, захватывал, подчинял, будоражил. У многих начинали розоветь лица, загорались глаза. Исключение, может быть, представляли только Рунштедт и Браухич. Они сидели с бесстрастными и холодными, невозмутимыми лицами. Но так только казалось. Браухич крутил в руках штабной карандаш и думал: «На этот раз, кажется, Гитлер прав. Польские границы нас могут устроить. И этот Данцигский коридор...»
Командующий сухопутными силами имел личные интересы в Польше. Померанский помещик, владелец трехсот тысяч акров земли, он не мог мириться с мыслью, что польский коридор, разрезавший Восточную Пруссию, клином врезается в его собственные владения.
Генерала Рунштедта обуревали иные мысли. «Черт возьми, – думал он, – может быть, военное искусство просто случай, удача, а великие полководцы только счастливчики. Иначе чем объяснить успехи Гитлера? Бывший ефрейтор и... Непостижимо! Может быть, именно он возьмет реванш за проигранную войну, восстановит престиж немецкого генералитета. Конечно, воевать с Польшей придется не две недели, это абсурд, но игра стоит свеч!»
Речь Гитлера действовала даже на самых упрямых и несговорчивых генералов. Гитлер интуитивно почувствовал это, понял, что аудитория теперь в его руках. Гипноз начал действовать. Это нелегко далось. Лицо оратора покрылось бисером пота, все чаще появлялись судороги, кривившие рот. Он умел на какие-то мгновения, на какой-то период почти искусственно, точно шаман, взвинчивать себя, терять самообладание, впадать в состояние транса и, задыхаясь, изрекать, словно непроизвольно, отдельные слова и фразы. Такое состояние психоза неизбежно передавалось аудитории.
Почувствовав приближение такого состояния, Гитлер отдался ему, стараясь только немного отдалить его, чтобы завершить выступление.
– Для нас обстановка сейчас наиболее благоприятна. Я опасаюсь только одного – что Чемберлен или какой другой грязный субъект придет ко мне с предложением или с акробатическим трюком посредника. Тогда я спущу его вниз по лестнице, если бы даже мне самому пришлось толкать его ногой в живот на глазах у толпы фотокорреспондентов.
Нет, теперь уже слишком поздно! Нам никто не помешает. Уничтожение Польши начнется в субботу утром. У меня будет несколько рот в польской форме, которые проведут нападение на наши границы. Мне наплевать, поверит этому мир или нет. Мир верит только успеху.
Господа, вас ждут слава и честь, невиданные в веках! Будьте жестоки и беспощадны! Действуйте быстрее и грубее! Жители Западной Европы должны содрогнуться от ужаса! Мы стоим перед самой гуманной войной – она будет молниеносной и вселит ужас!..
А теперь – на врага! В Варшаве мы отпразднуем нашу новую встречу!..
Воинственным кличем Гитлер закончил речь. Усталость охватила его. Дряблые мешки под глазами набухли, лицо приняло землистый оттенок и постарело. Он прошел к письменному столу и сел, почти упал, в кресло. Психоз, охвативший зал, достиг апогея. Здесь не было человека, который захотел бы возразить Гитлеру, всех устраивало решение Гитлера. Война! Каждому она сулила что-то свое. Браухич снова подумал об отторгнутом имении, Рундштедт вспомнил о горечи военного поражения кайзеровской Германии, он жаждал реванша, восстановления престижа. Другие мечтали о славе, о новых землях, богатстве, безбедном существовании. Что же касается сомнений, раздумий, расчетливого чувства осторожности, они отошли на задний план. Только много лет спустя перед лицом неминуемой
В разгар этого воинствующего бедлама на стол вскочил Геринг, учный, обрюзгший. Казалось, что стол не выдержит его стодвадцатикилограммового веса. Как в немом фильме, слов его не было слышно. Он только широко раскрывал рот, притопывая ногами, и ордена, обильно украшавшие грудь, живот и бока, подскакивали на замшевом серо-голубом кителе. Со стола посыпались бумаги, упала чернильница. Шокированный фон Браухич растерянно отодвинулся в сторону.
Утомленно бросив руки на подлокотники кресла, сидел Гитлер, взирая на опьяненных его словами, неистовствующих генералов. На лице фюрера застыла непонятная улыбка. Он был удовлетворен. Кажется, генералы уверовали в его непогрешимую силу. Все-таки удалось расшевелить, взять их за живое! Только он сам и его адъютант Шмундт не принимали участия в том бурном излиянии разнузданного восторга. Гитлер наблюдал, а подполковник торопливо дописывал последние строки протокола. Совещание было столь секретно, что на него не пригласили даже наиболее доверенных стенографов. Шмундт записал:
«Речь фюрера была встречена с энтузиазмом. Геринг вскочил на стол и начал танцевать, как дикий».Из окна гитлеровского кабинета открывалась широкая панорама Альпийских гор, скалистых вершин, запорошенных снегом. Небо, как и утром, было безоблачным и прозрачно-синим. Августовское солнце струило тепло. Было так тихо, что листья на кленах казались вырисованными на холсте искусной рукой большого художника. Даже неистовый рев собравшихся в кабинете не мог нарушить этой первозданной тишины. Звуконепроницаемые стены и двойные двери не пропускали ни единого звука. Стены, как и заговорщики, умели хранить тайну. Только эсэсовец, разгуливающий возле виллы, остановился, прислушиваясь к почудившемуся будто шуму, и зашагал дальше. Он, как и стены, охранял носителей тайны.
Дискуссий на таких совещаниях обычно не полагалось. Фюрер приказал объявить перерыв и пригласил участников пообедать с ним в «Орлином гнезде». Он хотел до конца проявить свое расположение к генералам. Каждому из них польстит такая честь.
V
В окружении свиты Гитлер вышел из виллы. К гранитному крыльцу подкатил громоздкий «майбах», тяжелый и неуклюжий, но такой просторный, что человек среднего роста свободно мог стоять в нем, как в автобусе. Кроме рейхсканцлера в машину сели Геринг, Борман, Кейтель и Розенберг, приехавший в Оберзальцберг к концу совещания. Гесс задержался с Йодлем – военным советником Гитлера, а Гиммлер, замешкавшись в холле, опоздал на несколько секунд. «Майбах» уже тронулся, когда на крыльце появился рейхсфюрер. Он скрыл проскользнувшее на лице недовольство и бросил настороженному адъютанту: «Машину!» Но к подъезду подходили другие автомобили, в них рассаживались генералы, и Гиммлеру пришлось ехать в самом конце процессии.
«Майбах» мягко взял с места. От Бергхофа асфальтированная дорога сразу поворачивала вправо, поднималась в гору мимо железобетонных казарм – виллу охраняли несколько сот эсэсовцев – и исчезала среди камней. На склоне горы мелькнул поселок – десятка два небольших домов с черепичными кровлями. Здесь были виллы Геринга, Риббентропа, Геббельса и других представителей «старой гвардии».
Примерно на половине пути к «Орлиному гнезду» дорога вырвалась на террасу, окруженную скалами. Высокий забор из грубо отесанного камня опоясывал гору. Концы этого каменного пояса сходились здесь, у террасы, и замыкались, как пряжкой, железными воротами с барельефом, изображающим свастику и распластанные орлиные крылья. Дальше строений не было. Только на вершине – отсюда он хорошо виднелся – поднимался приземистый, бетонный, цвета дикого камня замок с пологой крышей. Миновав ворота, дорога поднималась вверх еще круче, извиваясь спиралью вокруг горы.