Тайные дневники Шарлотты Бронте
Шрифт:
— Мистер Николлс? — Я внезапно залилась краской. — Мистеру Николлсу неинтересна литература, папа. Уверяю тебя, ему было бы все равно. Пожалуйста, пообещай, что ничего ему не расскажешь.
С огромной неохотой папа согласился.
Издатель моих сестер, мистер Томас Ньюби, к сожалению, не обладал деловыми качествами и благородством господ Смита и Элдера. Мои сестры страдали от томительных отсрочек, промедления и нарушенных договоров и все же отказались передать свои работы «Смит и Элдер», поясняя, что не желают покушаться на мой успех.
К еще большему разочарованию сестер, когда в середине
Однако еще более неприятным оказалось мнение критиков. Рецензия на «Грозовой перевал» в январском «Атласе» была такой унизительной, что я едва осмелилась показать ее Эмили, но та лишь презрительно засмеялась.
— «Среди действующих лиц нет ни единого персонажа, не достойного самой пылкой ненависти или ледяного презрения», — вслух прочла Эмили одним снежным утром. Она лежала на коврике у огня, Кипер лениво растянулся у нее под боком. — О! Я знала, что не следует предлагать мою книгу к изданию.
Сестра с отвращением швырнула мне журнал.
— «Британия» похвалила «Грозовой перевал», — возразила я. — По их мнению, в твоем сочинении заметна «оригинальная мощь».
— И что его, несомненно, породил «мало повидавший ум», — усмехнулась Эмили.
— Но это правда, — вмешалась Анна, которая прилежно шила на диване со спящим Флосси под боком. — Мы все обладаем весьма скудным жизненным опытом.
— Что опыт по сравнению с воображением? — воскликнула Эмили. — И почему они все ноют, что в романе нет ни цели, ни морали? Разве в каждой книге нужна мораль? Разве не ценно само по себе исследование ожесточающей силы и последствий ничем не скованной страсти?
— Ценно. Другие так и пишут, — ответила я. — Разве ты забыла рецензию в «Дуглас Джерролдс уикли»?
— Он называет книгу странной и сбивающей критиков с толку, — кисло произнесла Эмили.
— Он также говорит что «ее невозможно забросить на середине, — начала я цитировать по памяти. — Мы настоятельно рекомендуем всем любителям новизны найти этот роман, поскольку не сомневаемся, что они никогда не читали ничего подобного».
— Тоже мне похвала, — фыркнула Эмили.
— Радуйся, что твою книгу вообще заметили, — тихо промолвила Анна.
Я с болью на нее посмотрела. Ее книгу почти не обсуждали. Немногие критики, которые упомянули «Агнес Грей», указали лишь, что ей недостает мощи «Грозового перевала», зато она «намного приятнее» по части темы и трактовки.
— Мне кажется, — в утешение сказала я, — что не следовало представлять ваши работы вместе, поскольку это совершенно разные истории, как по сюжету, так и по характеру.
— Критики надо мной не властны, — решительно заявила Анна. — Я творю кровью сердца. Все остальное не важно; мыслями я уже с новым романом.
— И все же к милой и нежной «Агнес Грей» отнеслись бы более благосклонно, выйди она отдельной книгой. Боюсь, ее затмила более жестокая и драматичная история Эмили.
— Нас обеих затмила твоя история, Шарлотта, — спокойно констатировала Эмили. — «Джейн Эйр» полюбилась и читателям, и критикам. Она непогрешима.
— Неправда… — начала я.
Эмили встала на колени и взяла меня за руки, глядя с глубокой любовью.
— Молю, чтобы холодный прием наших книг не испортил удовольствие от твоего триумфа, Шарлотта. «Джейн Эйр» — чудесный роман. Мы обе гордимся тобой.
В отличие от критиков папа, узнав, что все его три дочери издались, был одинаково восторжен в своей радости и похвале.
— Я давно что-то подозревал, — засмеялся он, услышав новость, — но мои подозрения оставались смутными. Я был уверен только, что вы, девочки, непрерывно пишете, и явно не письма.
Несмотря на наши возражения, папа поместил все шесть томов «братьев Белл» на маленьком столике в своем кабинете. Он с гордостью собирал газетные и журнальные рецензии на наши романы, старательно помечая вырезки датами публикации. Не раз я замечала, как отец перечитывает эти рецензии, когда стучала в дверь его кабинета и заглядывала объявить о визите мистера Николлса. Папе приходилось быстро убирать свои драгоценные вырезки в конверт и прятать в тайное место.
Весь прошлый год я видела мистера Николлса почти каждый день, но неизменно мельком, и мы редко обменивались более чем парой фраз. Однако, в отличие от нашего беспутного брата и простых и исполнительных слуг, мистер Николлс был умным, пытливым и наблюдательным человеком, и потому уберечь наш секрет от него было непросто. Много раз мистер Николлс являлся в пасторат одновременно с почтальоном, который приносил письма и посылки от лондонских издателей. Эти загадочные свертки зажигали огонек любопытства в глазах викария, но мы с сестрами всегда исчезали со своими трофеями, не проронив ни слова объяснения.
Одним таким утром в конце января я услышала крик Табби:
— Еще одна посылка для вас, мисс Шарлотта!
Подбежав к двери, я увидела, что мистер Николлс вернулся с собаками с прогулки. К моему замешательству, Табби протянула мне сверток на глазах у викария.
— Вы такие популярные леди, мисс! Кто посылает вам столько книжек из Лондона?
— Друг, — поспешно отозвалась я и покраснела, пытаясь спрятать адрес отправителя.
Через неделю, когда я принесла чай папе и мистеру Николлсу, викарий спросил отца, почему он поставил романы Беллов на самое видное место в своем кабинете. Не моргнув и глазом, папа пояснил, что просто восхищается ими. Я была благодарна отцу за осмотрительность, равно как и Эмили, которая продолжала настаивать sine qua non [61] на анонимности. По реакции мистера Николлса было ясно, что он не усомнился в ответе; он также не выразил желания прочесть упомянутые работы. В то время я была уверена, что самая идея женщины-романистки поразила бы мистера Николлса. Ему никогда не пришло бы в голову, что Беллы в действительности три женщины, к тому же дочери его пастора.
61
Непременное условие (лат.).