Тайные фрегаты
Шрифт:
— Отличу, государь.
— Хорошо, пусть народ веселиться. А мы пойдем в Зимний дворец, потолкуем об известном деле.
В этот вечерний час было еще довольно светло, но масляные фонари перед дворцом уже горели. Царь широко шагал, гулко стуча башмаками по досчатым мосткам набережной, и немногочисленные спутники едва за ним поспевали.
Идти было недалеко. Скоро все оказались в одной из боковых комнат дворца, обставленной самой простой мебелью. Лакеи поспешно подали ужин, и за столом остались лишь доверенные лица.
— Не робей, лейтенант, перекуси, — предложил хозяин Зимнего дворца. — Сам видишь, царская еда незатейливая — студень, каша, жаркое, ветчина с соленым огурцом. Выпей
Царь выслушал ответ Ивана. Усмехнулся и рассказал о том, как когда-то сам жил в Дептфорде и, к возмущению хозяина дома, проламывал лазы в ограде, чтобы напрямик пройти на королевскую верфь.
— Да еще в Лондоне была у меня одна комедиантка, мисс Кросс… Ох, грехи наши тяжкие, молодость беззаботная, — государь покачал головой. Его щека не дергалась, на губах заиграла улыбка. — Тебе, Иван Плотников, за верную службу Отечеству, спасибо. Но сейчас надо сделать срочное дело. Новгородский фискал [76] донес, что плоты отборных дубовых бревен застряли где-то в пути. Весенний сплав идет полным ходом, они могут затеряться среди других плотов. Растащат добро. Иное дубовое бревно ценитсяв сто рублей.
76
Фискал — правительственный чиновник, назначенный для тайного наблюдения за работой местных властей и настроением населения.
— Понял, государь. Все исполню.
— Служить будешь при Адмиралтействе. А где собираешься строиться? В Морской слободе или на Васильевском острове?
— Государь, он размещается в казарме, — ответил за Ивана Андрей Артамонович. — Да и не на что ему построить дом в Санкт-Петербурге. Холост, живет на одно жалование. Деревенек нет [77] .
— Будут. Пусть завтра явится в мою Канцелярию, — распорядился царь.
Глава 77
77
Особым указом дворяне, имевшие менее ста крестьянских дворов, были «уволены» от строительства собственных домов в новой столице.
Под заливистый звон бубенцов тройка неслась мимо лесов, болотистых полян, небольших деревенек. Встречались идущие в столицу обозы и стада скота. В иных местах партии заключенных под охраной солдат валили лес и строили мосты, прокладывали новый путь. По старой дороге, даже в сухую погоду, до Москвы приходилось добираться за три, а то и четыре недели.
На почтовых станциях лошадей меняли без промедления. Решительный вид Ивана и суровые лица двух сопровождавших его усатых преображенцев безотказно действовали на станционных смотрителей. Некоторым из них даже не нужно было предъявлять подорожную. В сумке, с ней Иван не расставался ни на минуту, хранились именной указ из Канцелярии, украшенный массивной печатью, и жалованная грамота на гербовой бумаге. Она освидетельствовала о том, что он стал владельцем 300 крестьянских дворов в деревеньках под Рязанью и Тверью.
Сердце замерло от восторга, когда над перелесками блеснули золотые купола и кресты древнего Софийского собора. Колеса прогремели по бревенчатой мостовой, и тройка встала у ворот родного дома. Кажется, за прошедшие годы здесь ничего не изменилось, лишь улица стала поуже да крыльцо пониже.
Матушка Елена Степановна только руками всплеснула, когда увидела дюжего мужика, заросшего сивой щетиной, в пропыленном мундире
С соседних дворов сбегался народ. Мужики снимали шапки, крестились, низко кланялись, говорили приветливые слова. Бабы гомонили разом, утирали слезы, махали руками. При виде такой встречи спутники преображенцы молча переминались с ноги на ногу, сопели носами, подкручивали усы. Надо думать, вспоминали свои родные места и близких.
Иван взглянул на постаревшую мать, уткнулся, как в далеком детстве, в теплое плечо и сам чуть не пустил слезу. Но справился, негромко сказал:
— Здравствуй, матушка! Прости, родная, не смел подать тебе весточку, не мог нарушить приказ. Потерпи еще немного, дело казенное, промедления не терпит. Сейчас покажусь на губернаторском дворе и вернусь к тебе.
В губернаторской канцелярии появление Ивана с именным указом вызвало переполох. В сопровождении усатых преображенцев он протопал через заваленные бумагами комнатушки прямо в кабинет его превосходительства. Сразу же начались беготня, требование отчетов, выписок, справок. Быстро явился и фискал — невысокий круглолицый господин. Его шея была замотана пуховым платком, а вся канцелярия наполнилась едким больничным запахом. Сиплым голосом он пожаловался, что простыл, потому что все последние дни провел на Волхове у речных пристаней. Следил за отправкой караванов хлебных барж в столицу. О том, что плоты дубового леса застряли где-то в пути, узнал слишком поздно. Сразу же послал донос на Высочайшее имя!
Все чиновники почтительно смолкли, слушая эти объяснения. Молча разводили руками, тяжело вздыхали. Его превосходительство понял, что на подчиненных надежды нет, и придется действовать самому. Тут же сообразил, что проводкой плотов для Адмиралтейства ведает канцелярист Семка. Вызвался лично найти и представить на расправу высокому гостю этого бездельника!
Однако губернатору на пришлось показать свое служебное рвение. В соседних комнатах поднялся страшный шум, раздались крики. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался рослый бородач, на котором висело трое канцелярских. Он упал на колени перед Иваном и прогрохотал:
— Ваше благородие! Я знаю, где стоят дубовые плоты!
— Откуда ты, Алферий, прослышал о важном государевом деле? — ласково просипел фискал. Его круглое лицо расплылось в улыбке, при виде которой канцелярских как ветром сдуло.
Но бородатый мужик не испугался и пробасил, что на кухне, где закусывали преображенцы, он узнал, какая забота привела их в Новгород Великий. Третьего дня он рыбачил в устье Меты и сам видел плоты. А не выпускает их уездный комиссар Мохначев, который считает себя на реке полным хозяином. Из-за отвального сбора он повздорил со старшиной плотогонов из Боровичей. А на самом-то деле, требует с него мзду, хотя положенное уже заплачено.
— Ай-ай-ай, как нехорошо, — горько вздохнул фискал и повернулся к Ивану. — Совсем заворовался наш комиссар. Надо бы его немного поучить. В Боровичах-то, по царскому указу, все лоцманы и плотогоны, ради их важной государственной службы, освобождены от налогов и податей. Отвальный и привальный сборы они платить должны, но…
— Все ясно. Беру с собой Алферия и полицмейстера с его людьми, — распорядился Иван. — На Мету отправляемся немедленно!
Вскоре остроносый ушкуй, потомок тех, что служили новгородцам в их походах на Волгу и Каму, стремительно резал глядь Ильмень-озера. Плоты увидели в протоке, между песчаных островов, поросших осокой и тальником. Невольно Иван залюбовался на могучие дубовые стволы, каждый из которых годился для корабельного киля.