Шрифт:
Глава 1
«Дорогая сестра! Пришло время отдавать долги. Жду тебя 23 дня сего месяца на постоялом дворе «Хромая утка», что находится на Тергенском тракте. Найди способ тайно покинуть монастырь. Одежду подбери неприметную, а обувь крепкую, но не новую. Я на месте объясню причину своих требований. Любящий тебя Конд».
Я перечитывала и перечитывала сообщение, и все внутри меня холодело.
«Пришло время».
Вытерла капельки испарины, выступившие над верхней губой, и беспомощно оглянулась на парапет колокольни. Там в ожидании корма толкались голуби.
«Время пришло».
Целых три года я готовилась услышать эти слова, а теперь ощущала себя так, словно собиралась прыгнуть в воду с высокого обрыва. Что ждет меня в незнакомом мире? Выживу или погибну вместе с тем мальчиком, о существовании которого даже не подозревала, пока не увидела его стоящим на коленях. И занесенную над ним секиру.
На самом деле мое имя вовсе не Адель Корви, и уж тем более я не дочь знатного вельможи, погибшего при захвате дворца иноземцами.
Я Аня. Аня Кротова. Девочка, которая влетела в беду со скоростью лифта, распахнувшего двери совсем не на том этаже.
***
Этот день с утра как–то не задался. Сначала я опоздала в школу из–за спущенного велосипедного колеса. Мы с бабушкой не из тех, кто имеет лишние деньги: ее да моя пенсии – вот и весь достаток семьи Кротовых, поэтому моим основным средством перемещения по городу был велосипед. Бросить бы его и добежать, но после школы я собиралась к репетитору, оттуда в магазин, и пешком я просто не управилась бы.
Волнение бабушки я заметила сразу, как только поставила пакеты с продуктами на пол. Она встретила меня в коридоре. Мяла фартук и беспрестанно поправляла волосы.
– Елена заболела. Ты не могла бы отвезти ей лекарства? Ее домочадцы уехали на юг. Бархатный сезон…
Я, устало вздохнув, стащила с плеча рюкзак. Идти никуда не хотелось.
– Что с ней?
– Спину прихватило, – бабушка торопливо достала из кармана фартука небольшой пакетик с тюбиком и пачкой обезболивающего пластыря.
Я опять вздохнула, только представив, что лифт в высотном доме, где живет бабушкина подруга, сломался. Топать на восьмой этаж то еще удовольствие.
– Ты уж помоги. Сама знаешь, она для нас в лепешку разобьется.
Я знала. Елена Сергеевна нашла для меня репетитора за символическую цену, и я сильно подозревала, что остальное она доплачивает из собственного кармана.
– Натри ей поясницу, напои чаем. И вот еще. К чаю. Сама тоже поешь.
Бабушка сняла с ручки двери заранее приготовленный пакет с контейнером.
– Что там?
– Пирог с вишней. Елена любит.
Я тоже любила. Наличие пирога скрасило задание и значительно подняло настроение.
Но именно пирог, давший ощущение той степени сытости, когда глаза сами по себе закрываются, а по телу расползается лень, и сделался причиной моей невнимательности. Я поняла, что нахожусь не там, только когда двери лифта распахнулись в полную темноту, а я автоматически сделала в нее шаг. Осознав, что уехала на минус первый этаж, я развернулась, но наткнулась на стену без каких–либо признаков лифта. Ни горящей стрелки «вверх», ни гладкого металла двери. Кругом камень.
– Не может быть, – произнесла я. Сытая истома
Еще большее отчаяние охватило меня, когда я поняла, что оставила телефон в рюкзаке, который так беспечно скинула под ноги бабушке. С собой были лишь велосипедный шлем и коробочка мятных драже в заднем кармане джинсов. С таким вооружением я и отправилась в мир, где шла война.
***
– Перфесто мане! Мане! – ломающийся мальчишеский голос, наполненный смертельной тоской, несущийся оттуда, где брезжил свет, всколыхнул во мне все чувства. Кровь прилила к лицу. Я услышала, как грохочет сердце и попыталась унять дыхание. Мне казалось, я дышу как загнанный бык: тяжело и шумно. – Вигаро дольвиче мэср Корви! Сурале Конд Корви!
Я осторожно выглянула из–за угла и не сразу оценила трагичность происходящего. Просто не могла поверить, что передо мной не театральная сцена, а реально происходящее событие, где закованный в латы рыцарь замахнулся секирой над согнувшимся пополам мальчишкой. Дрожь тонких пальцев, обхвативших голову, обреченный взгляд из–под челки и капающая из носа кровь, что запачкала белизну ворота, отрезвили и заставили меня ужаснуться.
Стоящий вполоборота воин был безобразен – искаженное ненавистью лицо иным выглядеть не может. Он походил на дикого борова, на которого кому–то вздумалось напялить железо. Мой взгляд выхватил торчащие из–под шлема рыжие волосы, огромные наплечники, сложное плетение кольчуги. Ее нижний край раскачивался и задевал кроваво–черное пятно на штанах. Наверняка мальчишка не первая его жертва.
И в противовес всему этому грубому, жесткому, словно высеченному из камня, стоящий на коленях хрупкий подросток. Грязь и копоть не смогли скрыть ни благородных черт, ни дорогой одежды. Отчего–то бросились в глаза белые чулки и обувь из мягкой золотистой кожи. Рядом с исполинскими сапогами скорченная фигура юнца в изящных туфельках гляделась раздавленным цветком.
– Мане, мане, – голос жертвы ощутимо утратил краски. В нем уже не слышались отчаяние и страх, что подтверждало страшное – мальчик приготовился к смерти.
Я не из робкого десятка. И далеко не нежный одуванчик. Могла постоять за себя, иначе не выжила бы в школе, где травили слабых, но сама не ожидала, что посмею вмешаться. Речь не идет о холодном расчете, где оценены сила и ситуация. Тут скорее горячность юности, сопереживание и гневный порыв, о котором зачастую говорят, как о величайшей глупости.
Рука сама потянулась к каминному щиту, где находилась стойка с совком, щипцами и какой–то острой штуковиной с крюком на конце. Швырнув велосипедный шлем в великана, который, кстати, легко его поймал, хотя за секунду до того не подозревал о моем существовании, я добилась того, что физиономия убийцы вытянулась от удивления. Не стала дожидаться, когда он выйдет из состояния «остолбенел», пялясь на невиданную штуку, попавшую к нему в руки, а замахнулась и вонзила острый крюк туда, где тело не было защищено кольчугой либо грубой кожей сапога – под колено.