Тайный дневник фамильяра
Шрифт:
Однако при всем при этом меня зацепило кое-что из слов Арта. О моих, как он сказал, скоропостижных чувствах. Что Арнис влюбился чуть ли не с первого взгляда, еще можно было понять. Романтическая обстановка, загадочная красавица, свалившаяся с лошади. И магии никакой не надо. Но я-то? За мной подобных безумств никогда не водилось. Я наоборот всегда сначала внимательно присматривалась, а не бросалась в чувства, как в омут. Неужели все дело только в моей слабости к такому типу мужчин?
Или… это попытка зализать рану от предательства Вадима? Вот так, из одной безнадеги в другую? Странно, конечно, но у подпороговых чувств
Элию дождь тоже выводил из себя. Насколько я поняла из ее обмолвок, без моих с Арнисом свиданий у нее все стояло на месте. Ужины для придворных были чем-то вроде служебной обязанности, а после них вся эта тусовка бездельников убивала время за танцами, играми, болтовней и флиртом. Арнис приглашал ее танцевать, разговаривал, пылко смотрел, целовал руки — и больше ничего. А устроить нам встречу где-то еще было слишком опасным.
Зато о том, что принц внезапно заинтересовался Элией Беригар, не шептались только ленивые. И ее это, разумеется, устраивало. Арт, рискуя попасться ей на глаза, пробрался во дворец и побродил там, прячась по темным углам и прислушиваясь к разговорам. Возвращался он мокрый и злой, долго вылизывался и сушился у камина. А я ждала, когда снизойдет до рассказов.
Каждый день мы надеялись на известия от Лэрги, но ничего не было. Хуже всего, мы даже не представляли, как именно она может передать нам новости. Предполагали, что это будет письмо, которое кто-то из ее слуг принесет Иттону, а тот отдаст Арту. Кстати, на время дождей Элия вернула Иттона домой, и Арт по ночам ходил к нему на конюшню поболтать. Меня с собой не брал, поскольку карабкаться с грузом по скользким от дождя стенам было тяжело.
Вернувшись на третью ночь под утро, Арт растолкал меня мокрой грязной лапой:
— Мари, просыпайся!
— Что? — я с трудом открыла глаза. — От Лэрги?
— Нет. Но Иттон кое-что вспомнил. Важное. Очень важное. Про эфирное тело.
Сон с меня мгновенно стряхнуло.
— Рассказывай! — потребовала я.
— Мы с ним разговаривали о тебе, о флере, и его вдруг пробило. Что слышал когда-то от кого-то, будто эфирное тело может стать настоящим.
— Как, совсем настоящим? — не поверила я. — Человеческим?
— Да. Совершенно настоящим человеческим телом. Но поскольку у души может быть только одно тело, первое умрет.
— То есть, если я стану человеком здесь, умру в своем мире?
— Да, Мари, — начал сердиться Арт. — Ты что, не проснулась еще?
— А как это сделать?
— А вот как это сделать, Иттон не знает, — он сладко зевнул. — Зато… ты не поверишь! Знаешь, где мы были?
— Ну, не тяни! — я пихнула его в бок. — Где?
— В черной комнате!
— Как?!
— А вот так, — словно испытывая мое терпение, Арт начал вылизывать свое мокрое пузо. — Иттон подсмотрел, как Элли открывала дверь из конюшни. Вы с ней должны были туда спускаться по лестнице прямо из комнаты. В конюшне на стене есть панель, если на нее нажать, дверь откроется. Мы поднялись, но наверху ничего не получалось. Уже хотели уходить, и тут Иттон нащупал нужное место. Правда, времени на книги не осталось. Элли встает затемно, вдруг ее принесло бы. Дожди будут идти еще дня два, не меньше. Так что завтра пойдем сразу после полуночи, когда Элли ляжет спать.
— А он разве уже не превращается в волка? — удивилась я.
— Нет. Только несколько дней до и после полнолуния. И новолуния. Будем надеяться, что удастся найти в книгах что-нибудь полезное. Если не про жабью магию, то, может, хотя бы про эфирные тела.
— Спасибо, Арт! Огромное! — от избытка чувств я не удержалась и чмокнула его в нос.
27
Впрочем, обрадовались мы рано. На следующую ночь Арт с Иттоном ничего не нашли.
— Мы пролистали всю черную книгу, — рассказывал Арт утром. — То есть Иттон держал меня на руках и листал. А я просматривал. Успели одну, к сожалению. Ничего. Абсолютно ничего, что нам могло бы пригодиться. Заклинания, привороты, зелья — чего там только нет. И все не то. Ни слова о фамильярах или эфирных телах.
— Понятно, — вздохнула я.
— Не огорчайся, Мари, — он погладил меня по спине. — Дождь так и идет. Значит, у нас есть по крайней мере еще одна ночь. Но даже если мы ничего и не найдем, Лэрга наверняка что-то знает.
— Не обязательно. Если б знала, сказала бы нам еще тогда.
— Она могла забыть, — не слишком уверенно возразил Арт.
— Не думаю.
— Мари…
Да, терпения ему было не занимать. Порой я сама себе была противна до тошноты, но он стоически терпел и утешал меня как мог. Хотя его положение мало чем отличалось от моего, если не сказать хуже.
Вечером Элия не вбежала к нам, как обычно, похожая на ураган, а вошла и остановилась на пороге. Мрачная, недовольная. Подумала, подошла к нам, небрежно погладила Арта по спине и взяла меня в руки.
— Пойдем со мной, Мария.
Как будто можно было не согласиться!
Почему-то я не сразу сообразила, что она несет меня в черную комнату, и только когда мы подошли к лестнице, ведущей в башню, запаниковала. Догадается ли Арт, где мы? Как бы не получилось, что они с Иттоном заявятся туда совсем не вовремя.
— Арнис не пригласил тебя танцевать? — поинтересовалась я ехидно, когда мы вошли в комнату и Элия зажгла свечи. — Поэтому ты такая злая?
Она не ответила, но ее ледяной взгляд, похожий на опасную бритву, лучше любых слов подтвердил: что-то пошло не так. И тут я даже не знала, радоваться или нет.
— Кажется, связь между нами и Арнисом слабеет, Мария, — она посадила меня на стол, в середину пятиугольника из свечей. — Может быть, дело в том, что ты несколько дней не виделась с ним. А может, нарушилось что-то между мной и тобой.
Неужели Лэрга смогла ей помешать? Но почему тогда не передала ничего нам?
Внутри пентаграммы Элия обозначила треугольник, в центре которого оказалась я. Его вершинами стали свернутый шелковый платок, хорошо мне знакомый, лента от ее платья и серебристая тесьма — видимо, от одежды Арниса. Пламя словно перебегало от одной свечи к другой, и они наполнили комнату дымком с горьким травянистым запахом, напоминающим полынь.
Элия медленно раздевалась, и ей не понадобилась для этого служанка: крючки на платье расстегивались, а шнурки развязывались сами собой. Через несколько минут она стояла перед зеркалом полностью обнаженная, подобрав волосы. Со стола я не могла видеть ее отражение, но мне показалось, что зеркальная гладь наливается светом — как в тот день, когда я впервые очутилась в эфирном теле. Ее тихое ритмичное пение завораживало, словно гипнотизировало. Все вокруг начало расплываться.