Тайный фронт
Шрифт:
Узнав прошлое Бакуис-Флинта, я спросил его:
— Вы сочувствуете немцам?
Он поспешил выразить свое возмущение:
— Это я-то, сэр? Сочувствую немцам? Да я ненавижу всех их!
— Вы говорите, как настоящий патриот, — заявил я. — А скажите, Бакуис-Флинт, что вы сделали, чтобы доказать свою ненависть к врагам?
— Я вас не понимаю, сэр.
— Тогда ответьте на другой вопрос. Вы были связаны с движением Сопротивления?
— О да, сэр. Теперь я вас понял. Я не люблю хвалиться, но я не был бы здесь, если бы не стремился внести свою лепту в борьбу
— Конечно, — сказал я. — Но перед тем как бежать от преследования нацистов, вы помогали движению Сопротивления?
— Конечно, помогал.
— Каким же образом? Флинт ответил не сразу.
— Видите ли, сэр, — начал он, — мне приходилось работать в поле, близ железнодорожной линии. Случалось, что после прохода поезда я опрометью бежал к полотну и ослаблял пару креплений. В результате следующий поезд сходил с рельсов.
— А что, если это был обычный пассажирский поезд с честными голландцами, а не германский военный транспорт?
— Я об этом думал, сэр, — Флинт усмехнулся. — И как правило, заранее убеждался в том, что следующим поездом едут немцы.
— Как же вы выясняли это?
— У меня были свои способы, — проговорил он, снова помедлив с ответом.
— Что же это за способы?
Флинту опять пришлось ломать голову, чтобы найти подходящий ответ. Наконец он сказал:
— Сигнальщик на соседней станции — мой приятель. Он обычно заранее извещал меня.
— Как далеко было до этой станции от того места, где вы работали?
— Километров пять, сэр, может быть, шесть.
— Каким же образом он передавал вам эти сообщения? Ведь он не мог оставить своего поста?
— Я полагаю, что нет, сэр, если вы так считаете. — Как же вы хотите, чтобы я считал?
— Не знаю, сэр. — Бакуис-Флинт выглядел очень несчастным.
В таком же духе допрос продолжался и дальше. Я пришел к мысли, что немцы, должно быть, испытывали крайнюю нехватку в людях, если превращали в своих агентов подобных болванов. Рассказ Флинта был полон несуразности, каждая из которых могла послужить основанием для подозрений. Если бы он был единственным перебежчиком, имевшим при себе крупную сумму денег, то я немедленно арестовал бы его, но я хотел использовать Флинта как возможную приманку для разоблачения его друга, если последний оказался бы более ловким, чем эта мелкая рыбешка.
Решив закончить допрос, я указал на кучу денег на столе и спросил:
— Это ваши?
— Да, сэр.
— Как случилось, что вы имеете при себе столько денег?
— Это мои сбережения за всю жизнь.
— Вы, видимо, копили ваши сбережения не очень-то долго.
— Что вы хотите этим сказать, сэр?
— Деньги выглядят совершенно новыми.
— Видите ли, сэр, — ответил Бакуис-Флинт, — я хранил деньги в надежном месте.
Продолжать эту цепочку вопросов не имело никакого смысла. Рассказ Флинта звучал настолько неубедительно, что в какой-то момент я даже подумал, не может ли все оказаться правдой. Немецкий разведчик, рассуждал я, который завербовал его, без сомнения, снабдил бы его более надежной легендой. Наконец я спросил:
— Знаете ли вы лично кого-либо из тех тридцати —
— Нет, сэр, — ответил он без запинки,
— Вы уверены в этом?
— Да, сэр.
Выслушав этот ответ, я повернулся к охране и приказал увести Бакуис-Флинта в соседнюю комнату и запереть его там одного. В голове у меня уже созревал план дальнейших действий. Во всяком случае, два-три часа раздумий в одиночестве дадут моему придурковатому собеседнику возможность поразмыслить над собственной глупостью.
Допрос следующих нескольких человек прошел без инцидентов. Никто из допрашиваемых не испытывал трудностей, доказывая свою честность и объясняя причины перехода линии фронта. Наконец настал черед девятого человека, который, как и Бакуис-Флинт, захватил с собой «сбережения всей своей жизни».
Когда он вошел под конвоем ко мне в кабинет, я сразу понял, что это человек иного склада как в физическом, так, очевидно, и в умственном отношении.
На мои вопросы он давал быстрые и убедительные ответы. Этого человека звали Ван дер Аа. Он родился в небольшом местечке неподалеку от Ээмнеса в провинции Утрехт, являвшемся также местом жительства Бакуис-Флинта. Ван дер Аа было тридцать два года. Работал он на машиностроительном заводе мастером. Ван дер Аа не был женат, но у меня создалось впечатление, что он постоянно вращался в женском обществе, имел вид самоуверенного человека, а это, как правило, производит впечатление на женщин.
— Ради чего вы рисковали своей жизнью, пробираясь сюда? — спросил я его.
— Чтобы вступить в бригаду принцессы Ирены, сэр.
— Но почему все-таки вы пошли на такой риск? Ведь война кончится через несколько месяцев.
— В том-то и дело, сэр, — поспешил ответить Ван дер Аа. — Откровенно говоря, я мало помогал союзникам. В движении Сопротивления участвовал мало и фактически не совершил ничего существенного. Я думал, что это моя последняя возможность принести движению какую-то пользу.
Ответ был вполне логичный. Обычно человек, критически оценивающий собственные действия, вызывает у допрашивающего симпатию.
— Какую же роль вы играли в Сопротивлении?
— О, сэр! — Он усмехнулся. — Я не был героем. Некоторым моим знакомым ничего так не нравилось, как шляться по ночам, вступая в стычки с немецкими патрулями или ломая их машины. Но я был далек от этого. Я предпочитаю спокойную жизнь. Мальчишкой я очень любил играть в паровозики. Вы понимаете, сэр, что я имею в виду?
— Кажется, понимаю.
— Я поселился у одной вдовы. Дом ее как раз выходил на основную железнодорожную магистраль. Мне удалось добиться того, что она отвела мне самую дальнюю комнату. В свободное от работы время я садился к окну, но на достаточном расстоянии, чтобы никто из прохожих не мог видеть меня, и наблюдал за поездами. В этом месте имелся небольшой подъем, и поезда замедляли ход до такой степени, что я мог сосчитать число вагонов и даже разглядеть, едут ли в поезде военные или гражданские лица. Я делал соответствующие заметки и передавал их одному из товарищей по Сопротивлению.