Тайный коридор

Воронцов Андрей Венедиктович

– Откуда ты знаешь, что я полковник?

– Ваша жена сказала. Справьтесь у нее.

Военный опустил пистолет. Звонарев облегченно перевел дух.

– Что ты там болтал про ЦРУ?

– Видите ли, – осторожно начал фельдшер, – многие… э-э-э… больные связывают непонятные вещи, происходящие с ними и вокруг них, с происками ЦРУ.

– Ага. А почему они так делают? Разве у нас много пишут про работу ЦРУ внутри страны?

– Не знаю, – пожал плечами Звонарев. – Наверное, они смотрят фильмы про агентов ЦРУ.

– Какие фильмы? «Ошибка резидента»? Это чепуха, от такой клюквы не будет шпионобоязни. Просто люди с поврежденной психикой раньше других чувствуют реальную угрозу. Знаешь, как у ревматиков? Ноют суставы, значит – к дождю.

– А вы что чувствуете? – осмелился спросить Алексей.

– Я не чувствую. Я знаю. Ты видел когда-нибудь,

как работает жук-древоточец? Я видел однажды. У моего знакомого был дореволюционный письменный стол. Массивный, просторный, с барьерчиком, как у Льва Толстого. Казалось, он сделан на века. А его съел жук-древоточец. Стол стоял, на вид все такой же прочный, а на самом деле был весь изрыт изнутри миллионами жучиных ходов. Однажды его толкнули случайно, и он рассыпался в прах. Вот что я чувствую, понял? Стол стоит, – он ткнул пальцем в столешницу перед собой, – но его уже не существует.

Звонареву стало интересно.

– Под столом, надо полагать, вы подразумеваете наше государство?

– Ты догадливый.

– То есть вся наша огромная армия, МВД, КГБ уже совершенно подточены изнутри?

– Ты забыл, что у нас не военное, а партийное государство. Достаточно одного КГБ. Рыба гниет с головы – знаешь пословицу? Ты решил, что приехал к сумасшедшему, а сумасшедшие – мы все. Мы уже более двадцати пяти лет живем в стране, где ни под каким предлогом нельзя проводить расследование в отношении членов высшего руководства – Политбюро. Спасибо Хрущеву! А теперь представь, что наверх пробрался враг. А ты говоришь: армия, КГБ, МВД… Миллионы людей бьются внизу, чтобы хранить госсекреты, проверяют каждого встречного-поперечного, не служили ли его родственники в белой или власовской армии, не проживали ли на оккупированной фашистами территории и тэ дэ, и тэ пэ, а на верхних этажах система не работает. Все открыто, аж ветер свищет! Нужно только запустить «крота» с идеальной анкетой на первый этаж и ждать, когда он проберется наверх.

Звонарев хмыкнул:

– Это так просто? – Он даже не представлял себе, как вообще живой человек может попасть в это заоблачное Политбюро.

– Это не просто, но это возможно, если хорошо вести «крота». Если последовательно убирать с его пути конкурентов.

– Так кто же «крот»? – по-детски спросил Звонарев.

Полковник строго уставил на него красные глаза.

– Это тебе, прапорщик, не детективный роман. Это жизнь. Поживешь подольше, если будешь знать поменьше. Да и никакого толку нет в том, чтобы знать «крота» по имени. Мало даже доказать, что он «крот». Тем более что он вовсе не один. Люди рисковали жизнями за границей, чтобы доставить мне эти сведения. Но я не могу их использовать. Нет такого механизма, чтобы брать за жопу высокопоставленных кротов! Если уж пробрался наверх, то все, понял? В такой ситуации нужен Сталин или Мао… Чтобы разом уничтожил он эти привилегии Политбюро, чтобы оторвал оборотням их собачьи головы! Но нет ни Сталина, ни Мао. С великим трудом добытые материалы лежат в моем сейфе. Мы в Управлении даже не знаем, куда их направлять! Министру обороны? Но он передаст их либо в Политбюро (он и сам его член), либо в КГБ. Если в Политбюро, то подозреваемых, по хрущевским правилам, еще до всякого расследования обязаны с доказательствами ознакомить. Для членов Политбюро же нет секретов! В КГБ? Кротам жаловаться на кротов? Ставить под удар людей, добывших документы? Я был в августе 68-го в Праге, знаю гэбэшников. Они позволили этим гондонам «с человеческим лицом» сообщать из нашего посольства по «вертушке» секретную информацию о ходе переговоров о формировании нового правительства. И тут же все это передавалось по местному радио. Потом гэбэшники объяснили утечку информации тактической игрой. Они, суки, игрались, а наших людей в Праге и Братиславе, готовых было войти в состав нового правительства, травили на каждом углу. Если бы не армия, не армейская разведка, мы бы просрали Чехословакию! Я вижу, понимаю, что события развиваются по чехословацкому сценарию, но сделать ничего не могу. – Он помолчал. – Не знаю, зачем стал рассказывать тебе все это. Наверное, оттого, что лицо у тебя хорошее – русское, открытое.

Он снова замолчал. Звонарев с трудом переваривал полученную информацию. Полковник приоткрыл дверь в доселе неведомый для него мир – если, конечно, это не был мир его изощренной паранойи.

– Ну, так что же? – Полковник с усмешкой наблюдал за ним. – Будешь ты меня лечить или нет?

– Для этого хотелось бы знать, нуждаетесь ли

вы в лечении, – смущенно ответил Звонарев. – Ваша жена сказала, что вы не спите, не едите, не выходите из кабинета…

– А ты бы на моем месте – спал и ел?

– … Еще ее беспокоит, сможете ли вы пойти в понедельник на работу. По ее словам, вам предстоит зарубежная командировка…

Военный поморщился.

О чем еще с ним говорить и что делать дальше, Звонарев не знал.

– Раз уж меня вызвали, – сказал он, – я обязан осмотреть вас, измерить давление, выслушать сердце, легкие…

– Если обязан, то давай, – равнодушно отозвался полковник и положил руку на стол.

Все было в норме, без особых отклонений. Звонарев, выслушивая сердце, как бы невзначай провел несколько раз фонендоскопом по груди военного: хотел посмотреть, не станут ли полосы красными, как у шизофреников. Нет, они были белыми. Руки не дрожали, реакция зрачков, коленные рефлексы – в норме. Просить дотронуться пальцем до кончика носа он не осмелился. Но версию о паранойе он все же решил отработать до конца.

– Хочу вас вот о чем еще спросить. Я понял, что для вас не имело большого значения, с кем именно поделиться своими невзгодами. Подвернулся я, с вроде бы честным лицом, и вы облегчили душу. Что ж, почему бы нет: едва ли я похож на шпиона. Но ведь то, что вы рассказали, – государственная тайна. У меня как-то не укладывается в голове, что вы, профессионал, взяли и открыли ее первому встречному. Вы даже не попросили меня никому не рассказывать о ней. Я слушал вас: вы рассуждаете логично, но не кажется ли вам выбор меня в качестве доверительного собеседника нелогичным? Может быть, на вас действительно повлиял испытанный вами стресс, и вам надо отдохнуть, подлечить психику – скажем, в санатории?

– Нет, это уже не наша государственная тайна, – усмехнулся, думая уже о чем-то своем, полковник. – Это уже тайна господ из Лэнгли. Устал я хранить их тайны… Ты прав – мне нужно отдохнуть.

– Ну а может вам, как Штирлицу?.. – вдруг вырвалось у Звонарева. – Найти своего Бормана, то есть соперника этого «крота» наверху, и передать ему материалы?

– Это не так уж и глупо, – кивнул полковник. – Они там все друг другу соперники. Как пауки в банке. Но это только Штирлиц может на спичках просчитать все расклады наверху. Есть ли вообще в Политбюро фигура вроде Бормана? Отважится ли он в одиночку на собственную игру? Где в этой интриге Мюллер, который возьмет его сторону? Я не знаю. Я занимаюсь разведкой, а не интригами. Но знаю, что если действовать через одного члена Политбюро в обход всех других, то это, скорее, приведет к обратному результату. А в лучшем случае – к приватному разбирательству в том же Политбюро. Но зачем тогда эта громоздкая операция «Борман»?

– Ну что ж, – развел руками Звонарев. – Извините, если был очень назойлив. Не хотите ли, я вам сделаю внутримышечно реланиум, чтобы вы поспали?

– Усну без всякого реланиума. Прощай.

– Всего доброго. Не забывайте о санатории. Чем скорее отправитесь, тем лучше. Шпионов много, а здоровье у вас одно, – брякнул он по привычке медицинскую глупость.

Полковник никак не отреагировал на его пожелания, снова уставившись куда-то поверх головы Алексея.

* * *

Супруга полковника нервно ждала Звонарева в гостиной. Рядом с ней стояла тоненькая русоволосая девушка с точно такими же скулами, как у полковника, – что, впрочем, делало ее похожей вовсе не на отца, а на молодую Марину Влади в фильме «Колдунья». Обе женщины с минуту внимательно смотрели в глаза Звонареву. Потом старшая жестом снова пригласила его на кухню. Там дочь полковника проворно налила ему кофе, пододвинула вазочку с печеньем.

– Ну что я могу сказать? – начал Звонарев, отпив из чашечки. – Как я и подозревал, вы ошибались, утверждая, что у вашего мужа нет неприятностей на работе. Просто они связаны не с его личной карьерой, а с положением дел вообще. А поскольку дела у него секретные, он о них и не говорит. Мое личное впечатление о состоянии психики вашего супруга таково: если его неприятности не выдуманы, то поведение его вполне естественно. Если же они – плод его воображения, налицо маниакальный синдром. В этом случае с ним должен работать психиатр, а не я. Я же никаких внешних психических отклонений у него не заметил, кроме заторможенности, вполне объясняемой усталостью. Пьющие люди в таких случаях снимают стресс алкоголем, он же не пьет. От предложенного мной укола седативным препаратом он отказался. Уверяет, что уснет сам. Вот и все, что я могу сказать.