Тайный орден

Лукьянов Тимур Леонидович

объяснить. После того случая на левой руке у меня на всю жизнь осталось это пятно.

Так вот, с тех пор я стал очень чувствительным ко всему. К еде, к вину, к людям, к

погоде. Ко всему, понимаешь? Не знаю, как объяснить тебе это, но я могу определить

доброе угощение или нет, могу предугадать перемену погоды, могу чувствовать даже

плохие и хорошие намерения людей. Думаю, эти способности я унаследовал от своей

бабки со стороны матери. Говорят, что она

была колдунья и могла останавливать

кровь из ран заговорами.

— А при чем же здесь тогда ваше пятно на руке, дядя?

— Именно после того, как оно появилось, я и начал все чувствовать. Теперь,

если что-то нехорошо, оно краснеет и начинает зудеть. И герцог очень доверяет мне.

Он вверяет мне свою жизнь. Где бы и чем бы ни угощали Готфрида, я пробую все

угощения первым и только потом разрешаю или нет подавать ему, смотря по тому, как

ведет себя мое пятно и по разным другим ощущениям. Думаю, тебе все это трудно

понять, но знай, что я у герцога не только разливаю вино и пробую пищу. Я спасаю

его от врагов.

— И что же, у герцога много врагов?

— Хватает. Во-первых, почти все немецкие бароны Швабии и Саксонии,

которых он приструнил вместе с императором, во-вторых, хоть он и помирился с

папой римским, многие епископы, против которых он воевал, до сих пор жаждут

мести, да и еще толпа всяких недоброжелателей помельче. Так что, если бы не я,

герцога могло бы уже не быть на этом свете. И он это хорошо знает. Герцог ценит мои

услуги. А я не хочу, снова обретя племянника через двадцать лет, потерять его

навсегда уже завтра из-за дурацкого умысла какого-то тупоголового графа. Уверен,

что герцог мне не откажет и постарается помочь.

— Нет, дядя. Спасибо, конечно, за ваше желание помочь мне, но, боюсь, будут

затронуты правила рыцарской чести. С моей стороны жаловаться на брата своего

сюзерена немыслимо никому, кроме как, разве что, самому сюзерену. Но вряд ли из-за

меня братья станут ссориться. Да я и не хочу этого. – Обреченно произнес Гуго де

Пейн.

— И все же, я настаиваю на разговоре с герцогом. Впрочем, вот он и сам сюда

идет.

По широкому, освещенному факелами, коридору шли несколько человек. Даже

издали Готфрида Бульонского невозможно было не узнать по сверкающей

бриллиантами герцогской короне. Перед предстоящей вечерней встречей с графами де

Блуа, одет он был торжественно, и все знаки его герцогского достоинства были при

нем. Шел герцог широким шагом, спина его была прямая, левой рукой он

придерживал меч в черных с золотом ножнах. Это был любимый клинок Готфрида.

Великолепный старинный меч особой выделки, выкованный, как говорили, еще

Нибелунгами, один из мечей, принадлежавших когда-то самому Карлу Великому.

Наброшенный на плечи красивый плащ из темно-синего бархата с небольшим белым

лебедем, искусно вышитым над сердцем серебряными нитями, развевался за спиной

Готфрида от быстрой ходьбы.

На шаг позади за герцогом следовали его неизменные оруженосцы и

телохранители братья-близнецы Летальд и Энгельберт Турнейские. Оба широкие в

плечах и огромного роста, чуть ли не на целую голову выше самого Готфрида. Они

были почти что при полном вооружении, только без шлемов. После недавнего

покушения на жизнь герцога в Кельне, когда наемник, подосланный его кровными

врагами, метнул отравленный кинжал из толпы, Готфрид вынужден был постоянно

держать при себе охрану. Кинжал тогда попал герцогу острием прямо в грудь, но, к

счастью, под бархатным камзолом на нем в тот день была надета тонкая кольчуга, и

кинжал не причинил вреда. Покушавшегося удалось изловить, и в подземельях замка

Бульон он сознался, что был нанят родственниками Рудольфа Швабского, когда-то

павшего от руки Готфрида. Имелись веские основания полагать, что покушение

вскоре может повториться, и теперь оруженосцы герцога в людных местах носили с

собой даже заряженные арбалеты. Правда, сейчас арбалетов у братьев Турнейских не

было.

Справа и слева от Готфрида шли двое стареющих, но все еще могучих рыцарей:

барон Рембот Кротонский и барон Бернар де Сент-Вале. Первый являлся коннетаблем

при дворе герцога, а второй — сенешалем. Герцог о чем-то негромко разговаривал с

ними. Это были самые надежные и проверенные временем люди из его придворного

окружения, и герцог мог полностью доверять этим двоим: оба они служили еще его

дяде, Готфриду Горбатому.

Процессия неумолимо приближалась, коридор был достаточно освещен

факелами, и де Пейн имел возможность хорошо рассмотреть герцога Нижней

Лотарингии. Герцог был русоволосым и носил небольшую бородку, а взгляд его

светлых серо-голубых глаз казался сосредоточенным, но не тяжелым, а скорее

внимательным. Воля и ум чувствовались в этих глазах. Говорили, что герцог похож

лицом на своего предка Карла Великого, наверное, так оно и было.

Чем ближе подходили лотарингцы, тем сильнее билось сердце Гуго де Пейна. В

сравнении с этими высокими сильными светловолосыми людьми в роскошных черных