Тайный воин

Семёнова Мария Васильевна

Айге сдержанно рассмеялась, покачала головой:

– И что ты ему ответил, брат?

– Я ему велел складывать сундук и убираться подобру-поздорову. Остальным он уже преподал необходимое, а больше им вряд ли понадобится.

– У твоего подкрылыша выговор правобережника, – заметила Айге.

– А он и есть дикомыт. Я его в Житой Росточи взял.

– Владычица вправду коснулась паренька, тут Галуха не ошибся, – кивнула Айге. – А сам ты не пожалел, брат, что взял дикомыта? Получится из него воин?

Ветер ответил

со спокойной гордостью:

– Ещё какой!

Айге вновь кивнула, дескать, посмотрим. Улыбнулась Инберну:

– Славным угощением ты нас почтил, высокостепенный державец! У тебя, верно, тоже наглядочек подрастает на смену?

В спальный чертог Сквара ввалился на неверных ногах, как раз после того, как на пол рухнули очередные два топчана. Под крики и ругань он нашарил свой, уцелевший, забрался под одеяло. Ознобиши рядом не было, но Скваре даже не хотелось шептаться. Скорее бы свернуться клубком, уронить голову в пахнущую пёсьей шерстью мякоть подушки… вообразить красный осенний лес… брата Светела, бегущего по тропинке…

Когда всё успокоилось, зазвучал голос Хотёна.

– Одну ножку вперёд, другую назад, – завистливо рассказывал гнездарь. – Садятся так и ещё на стороны припадают…

Троим лучшим лыжникам было позволено внести в хоромину стол, расстелить браный столешник. А потом – немного посмотреть, как готовились к пляскам заезжие ученицы.

– Да ну, – не поверил Шагала.

Судя по оханью и кряхтению лежака, он пробовал повторить.

– А ещё ложатся на животы – и кольцом ноги, прямо к ушам…

– Штаны-то, – жадно спросили из темноты, – штаны-то, поди, втугую натягивались?..

– Ноги к ушам? У них что, хребтов нету совсем?

Бухарка вздохнул:

– Вот чем себя трудить надо было, а не кулаками сдуру махать.

Сквара пригрелся, начал уплывать в тёплые облака.

– Слышь, дикомыт!

– Ну…

– А тебя на что звали?

Сквара неохотно приоткрыл один глаз:

– Сказывать велели, кто это из подземелий в двери скребётся…

Все замолчали.

– Да пел он, – проговорил Лыкаш, но не очень уверенно.

Дверь скрипнула. Воробыш подавился и замолчал. Хотён ругнулся от неожиданности. Шагала испугался, с головой юркнул под одеяло.

Вошёл Ознобиша, засидевшийся в книжнице. Мальчишеская сарынь сперва притихла, потом стала смеяться, потом на удивлённого Зяблика стали шипеть. Тот, постояв немного, ощупью пробрался к себе.

– Пел? Кто пел?

– Да Скварка.

– А раз пел, почто ещё не в холоднице?..

– Ну его, ты про девок давай!

Шаткий топчан накренился, как льдина. Ознобиша ткнулся лбом Скваре между лопаток. Опёнок вздохнул. Светел ещё бежал к нему, тянулся обнять, но между ними воздвигались сугробы, росли чёрные каменные стены, вились, угрожая сбросить, раскаты снежных дорог…

– Сами вбеле румяны, ручонки тонюсеньки, косточки утячьи…

– А ножки?

Шагала, уставший гнуться пятками к голове, заявил со знанием дела:

– Правская девка вся круглая быть должна! Чтобы щёки – ух! И титьки – во!

Ребята постарше засмеялись:

– Экий знатель!

– Титьку небось мамкину только видел!

– И ту не помнит поди!..

– Слышь, Хотён! А у девок мякитишки-то… во – или как?

– Ври складней, Хотён, – посоветовал Ознобиша.

Гнездарь вдруг смутился:

– С обильным телом в кольцо не больно совьёшься…

– Всё равно, – сказал Пороша. – Обильное, оно радостней.

– Ты сказывай, не томи!

Ознобиша хихикнул:

– Чтобы и на рожны сесть было не жалко…

– Маганку бы сюда. Мы тоже мораничи, нам воля!

Топчаны снова заходили от смеха.

– Как там кабальной в кладовке, прочно замкнут? С вилами не наскочит?

– Хотён! Про Маганку другой раз побакулим, ты про захожниц давай!

– А что про них, если ни сиськи, ни…

В дальнем углу размечтались, стали вздыхать:

– Где-то им у нас перины постелены…

– Была разница, если не здесь.

– Взяли бы да сюда вдруг пришли! На честную беседу…

– А ты им челом бил? Пряничков с орехами припасал?

Скваре примнилось движение в темноте. Какое, откуда – понять он не успел. Их с Ознобишей лежак затрещал, обрушился.

Пришлось просыпаться, под общий хохот попирать босыми ногами холодный каменный пол, обарывая тягу остаться досыпать как есть, на перекошенных досках. Пусть неудобно и холодно, но хоть снова не упадёт…

Пока возились, разговоры в опочивальне постепенно иссякли. Кто-то ещё мечтал самолично изведать, вправду ли пришлые девки выучены борьбе, но язык заплетался.

– Я понял, – прошептал Ознобиша, когда братейки выправили топчан и прижались под одеялами.

– Ну…

Сквара вроде никакой работы нынче не делал, а затомился, будто камни ворочал. Стоило растянуться в тепле, жёсткий лежак начал невесомо покачиваться, баюкать.

– Я понял, – повторил Ознобиша.

Сквара приоткрыл один глаз:

– Ну?..

– Лихарь взбесился, когда я из хвалебника читать начал. Он сам мне велел… уставшим победные ноги сбивать… а потом чуть душу не вынул… Ведь неспроста?

– Ну, – промычал Сквара. Затих.

Они об этом непременно подумают. Вместе подумают. Потом, не сейчас…

– И ещё надо будет те восемь топчанов уронить, – мстительно приговорил Ознобиша. – Где Хотён.

Сквара неожиданно вздрогнул, приподнялся на локте.

– Что?.. – насторожился Ознобиша.

Вместо ответа дикомыт ужом вывернулся из-под одеяла, беззвучно ускользнул с топчана. Ознобиша улёгся было поудобнее, но потом вздохнул, почесал затылок и тихонько, ощупывая деревянный край, прокрался следом.