Тающий человек

Каннинг Виктор

За мной пришел слуга и проводил меня в столовую, небольшую личную столовую О'Дауды, располагавшуюся рядом с его кабинетом, где мы вдвоем и ужинали. Прозрачный суп с шерри, форель, слегка приправленная пармезанским сыром, с прекрасным “Мерсо”, а затем филе говядины с веточками шпината и жареным картофелем и кларет, который был настолько хорош, что мы прикончили его вдвоем. Он ел и пил гораздо больше меня, но я полагаю, что с его размерами это было вполне оправдано. Кроме того, было очевидно, что он просто наслаждается прелестями стола ради них самих. Я был уверен, что О'Дауда — человек, который наслаждается практически всеми прелестями цивилизации

ради самих этих прелестей, что, конечно, делало его опасным для любого, кто бы встал на пути достижения этих благ. Во время ужина он говорил о рыбалке и своих многочисленных особняках. Я же не произнес ни одного слова. Я просто слушал и думал, когда же он, наконец, перейдет к делу. О'кей, у него был этот дом, дом в Лондоне, еще один в Каннах, шато в предместьях Эвьена, квартира в Париже, рыболовные угодья на одной ирландской реке, охотничьи угодья площадью в несколько тысяч акров в Шотландии и, Боже, поместье на Багамах, куда он ездил играть в гольф и ловить крупную морскую рыбу. Ну, разве не прекрасно жить, имея все это! Он не сказал этого, но эта мысль присутствовала. Кларет размягчил меня, и я, естественно, почувствовал зависть. А почему бы и нет? Я ничуть не против богатства. Мне бы хватило и трети того, что имел он, чтобы быть счастливым до конца дней своих. Я и так был счастлив, но еще немного деньжат скрасили бы унылость утренних часов по понедельникам. Я должен еще добавить, что он упомянул о шести автомобилях, стоящих в гараже данного поместья и о еще большем их количестве в других местах; так почему его беспокоит пропажа какого-то “Мерседеса 250SL”? Для него эта потеря была равнозначна потере велосипеда.

Удобно расположившись в своем кресле — его клетчатые штаны приподнялись немного, обнажив небольшие участки больших белых ног над собравшимися складками черными шелковыми носками — он сосредоточил на мне взгляд своих крошечных, заплывших жиром глазок и заметил:

— Вы, кажется, не спешите перейти к делу.

Я сказал:

— У меня нет к вам никаких дел. У вас есть дело ко мне. Если бы оно не терпело, вы бы облегчили душу еще на озере.

Какое-то время он обдумывал мое заявление, решая, нравится оно ему или нет и, так и не решив, произнес:

— Миггз дал вам хорошую характеристику.

— Для того и существуют друзья, — сказал я. — Но иногда они преувеличивают.

— Сколько вы зарабатываете за год?

Забавно. И миллионеры не могут уйти от этого.

— Меньше, чем вы тратите на рыбалку и охоту, но если вы будете моим клиентом, то я надеюсь, что этот год будет урожайным.

Прежде чем рассмеяться, он обдумал и этот ответ. Затем, к моему удивлению, он дружелюбно сказал:

— У вас стандартное представление о миллионерах, не так ли? И вы выбрали один из двух стандартных ответов. Грубый и наплевательский. Другой — жаждуще раболепный. Мне надоели оба. Почему просто не быть самим собой?

— Вы просите о невозможном. Но я прошу прощения, если это прозвучало грубо. Почему просто не рассказать мне, что за дело, и не позволить мне начать работу... если я, конечно, возьмусь за это дело.

— Вы возьметесь за него, иначе вас бы здесь не было. Дело простое. Я потерял автомобиль. Точнее, “Мерседес-Бенц 250SL”. Регистрационный номер — 828В9626. Красный седан модели шестьдесят шестого года...

Он продолжал говорить, а я думал, что я сам не отказался бы от такого. Они продавались в Англии и стоили около трех тысяч фунтов. Элегантная, с четкими линиями машина, предназначенная для острой езды, современная,

но эта современность не из тех, что проходят и быстро уходят, со смелыми техническими современными решениями... Я мог бы услышать все это из уст Миггза, если бы он продавал эту модель.

— Она пропала где-то между Каннами и Эвьеном. За рулем была моя падчерица Зелия. Это случилось две недели назад.

Он замолчал и выпустил облако сигарного дыма.

— Вы сообщили в полицию?

— Да. Но я не верю в их успех. У них по горло других дел. Они будут ждать, пока не всплывет где-нибудь... а если не всплывет, тогда...

Он пожал плечами.

— А если она не всплывет, это разобьет ваше сердце? Я полагаю, она застрахована от кражи?

— Да.

— Тогда почему вы так хотите вернуть эту машину?

— Скажем, просто хочу. Я не люблю терять вещи. Я хочу ее вернуть и хочу узнать, у кого и где она была. Все подробности.

Мы посмотрели друг на друга через неподвижную пелену сигарного дыма.

Я сказал:

— Вам нужно что-то еще.

Он улыбнулся мне, согревая бокал бренди в своих больших ладонях.

— Возможно.

— Вам нужно что-то, что находилось в машине.

— Очевидно.

— Спрятано в ней?

— Да, Миггз был прав, говоря о вас.

— Забудьте Миггза. Это и ребенку понятно. Ваша дочь знала, что в машине что-то спрятано?

— Нет.

— А сейчас знает?

— Нет.

— А ваша вторая дочь?

— Нет. И я не хочу, чтобы им это стало известно. Это не имеет к ним никакого отношения.

— Мне скажут, что спрятано в машине?

— Нет, если это не будет абсолютно необходимо для ее розыска. Теперь задавайте второй вопрос, мистер Карвер.

— Какой именно?

— Является ли то, что спрятано, чем-либо незаконным, запрещенным законом, скажем, наркотиками, золотыми слитками, бриллиантами и тому подобным?

— Ну, допустим.

— Там нет ничего, что бы заинтересовало полицию. Нечто очень личное. Скажем, документы.

— Вы сообщили полиции об этих спрятанных документах?

— Нет.

— Почему?

— Потому что, хотя полицейские организации и прекрасны, если они узнают, что мне нужна машина из-за спрятанных в ней документов, этот факт может просочиться за пределы их расследования, а я не хочу, чтобы знали, что мне наплевать на машину, а нужны только документы. Чем меньше людей знает об этом, тем лучше. Еще бренди?

Я отрицательно покачал головой. Он наполнил свой бокал.

— Где, — спросил я, — все это случилось?

— Где-то по дороге из Эвьена в Канны. Денфорд сообщит вам все известные ему подробности. Но чтобы узнать все детали, вам придется увидеться с Зелией. Я надеюсь, вам удастся узнать у нее больше, чем это удалось мне.

— Почему вы так думаете?

— Хотя я ее очень люблю, она меня очень не любит. Но известно, что по пути в Канны она остановилась в отеле. На следующий день она выехала... через сорок восемь часов она появилась в Каннах без машины.

— И каким было ее объяснение?

— Никаким.

— У нее есть язык. И у нее должно быть объяснение.

— Но только не у Зелии. Она абсолютно ничего не помнит из того, что произошло в эти сорок восемь часов.

— Вы этому верите?

— Я пригласил двух ведущих французских специалистов по амнезии, чтобы они обследовали ее. Они подтверждают, что у нее потеря памяти.

— Люди иногда забывают, потому что правда слишком неприглядна, чтобы вспоминать ее.

— Именно.

— А почему вы думаете, что она откроется мне?