Те, кто наследует землю
Шрифт:
Ногой в тяжелом, высоком ботинке он наступил еноту на горло. Тот попытался вывернуться, оттолкнуть подошву черной, похожей на человеческую руку, лапой. На острой морде застыло выражение ужаса и отчаяния. В предчувствии конца он заскулил тоненьким, срывающимся от страха голосом.
Этим можно было пронять кого угодно, но только не Гнуса. Нет и нет. Он перенес вес
Гнус пнул мягкую, безжизненную тушку и отправился дальше. Работа сама себя не сделает.
***
Они подыхали по-разному. Кто-то молил о пощаде, умильно глядя в холодные, серые глаза своего мучителя. Кто-то лежал не шевелясь —прикидывался мертвым. А один, крупный вонючий самец, с разорванным ухом, набросился на него, стараясь прокусить ботинок. Гнус не щадил никого. Наступал на горло. Давил. И шел к следующей ловушке.
Последним, седьмым по счету, оказался детеныш. Не енот, так … енотишка. Его правая передняя лапа угодила в капкан почти по плечо. Он уже оставил попытки вырваться и лежал на траве обессиленный и смирный. По разрисованной черными полосами мордашке текли слезы. Когда Гнус склонился над ним, зверек всхлипнул и тихонько застонал.
– Ну, нет, малыш. Меня таким не проймешь, – усмехнулся Гнус, и щелкнул енота по мокрому носу. – Подохнешь, так же как остальные. Размер не имеет значения.
– Шр-р-рш-ш, шр-р-рш-ш, – послышалось за его спиной. Гнус обернулся.
Из кустов, таща толстое брюхо по выцветшей траве, к нему ползла темно-серая енотиха. Она стелилась тихонько повизгивая, извиваясь всем немалым телом, припадая к земле униженно и подобострастно. Ее желтые зубы щелкали, роняя на землю хлопья розоватой слюны. Гнус не двигался. Ждал, что будет дальше. Енотиха доползла до него и обняв ботинок, начала вылизывать, умильно заглядывая в лицо Гнуса.
– Значит это твой ублюдок? Хочешь, чтобы я его отпустил, да?
Енотиха перестала возить языком по ботинку и замерла, не сводя с Гнуса молящего взгляда. В ее глазах была и надежда, и страх, и бессилие. Бессилие нравилось Гнусу больше всего.
– Отпусти-и-и-ить, – тонким голосом протянул Гнус, и поморщился, ощущая мерзкое послевкусие, – отпусти-и-и-ить… А вот и нет тебе! – Он пинком отшвырнул от себя зверя и в обратном движении раздавил голову детенышу. Тот даже не вскрикнул.
Енотиха поднялась на ноги медленно и тяжело. Она не стала приближаться. Просто стояла и смотрела как он освобождает из капкана обмякшее тельце. Смотрела, как собирает остальных и складывает их в мешок. И когда Гнус наконец отправился домой, ему показалось, что она идет следом.
“Неизбежная, как Апокалипсис”, – подумал он. И был прав. Почти.
Потому что свет кончился, а енот остался.
Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит…
На следующее утро Гнус обнаружил, что велосипед приказал долго жить. Смерть его была безвременной и насильственной: шины – погрызены, спицы погнуты, одна педаль отсутствовала. Отсутствовали также звонок, сумочка с инструментами, и заднее крыло. Но особенно досталось седлу – его разодрали, выпотрошили, и в довершении всего навалили сверху порядочную кучу дерьма. Когда Гнус убирал ее с сиденья, куча была еще теплой.
Гнус смотрел на учиненное безобразие, чуть не плача от досады. Велосипед был его единственной связью с внешним миром, с людьми, с зыбким миражом прошлого, за который он все еще отчаянно цеплялся. Нет, эти поганцы не имели права разрушать его жизнь. Ломать и портить. Только не после всего, что ему пришлось пережить.
Гнус сжал кулаки. Внутри все клокотало от злости! Они забыли кто хозяин в этом лесу? Он им напомнит! Поставит на место!
Конец ознакомительного фрагмента.