Те же и граф
Шрифт:
– Позвольте вас сфотографировать! Я снимаю для сайта об уличной моде.
Они засмеялись и позволили щелкнуть несколько кадров. Фотограф благодарил:
– Потом вы сможете посмотреть свои фото на сайте, вот по этому адресу.
– Он подал Кате визитку.
И действительно, они потом нашли в интернете свои фотографии среди прочих в альбоме об уличной моде.
Подруги недолго искали виновника торжества. Он стоял в центре самого большого зала возле микрофона. На голове все та же бандана, а на плече сидел пестрый попугай. Юра читал
– Вот он, Юрий Татаринцев, - сказала Катя подруге.
– А он ничего!
– оценила Юлька.
– Симпатичный.
Кате хотелось подойти поздороваться, но Юра продолжал свой перформанс с попугаем.
– Ну, давай хоть посмотрим картины, потом подойдем к нему, - предложила она.
– Мне они, кажется, нравятся.
Они отправились бродить по залам в созерцании. Кате творчество Татаринцева нравилось все больше. Ей было уютно среди его полотен, картины были ей понятны, хотя многие из них не имели сюжета и выглядели как нагромождение цветовых пятен. Юлька пожимала плечами, разглядывая их. Очевидно было, что она ничего не понимает, картины ее не трогают. Это удивительно, ведь они с Катей всегда читали одни и те же книги, любили одни и те же фильмы, одевались в одном стиле.
– Давай поедим, что ли, - шепнула Юлька, уже утомленная пестротой, обступавшей их со всех сторон.
Катя не возражала. Когда они вернулись к столам, там почти ничего не осталось. Успели схватить по бутерброду с семгой, взяли еще по бокалу шампанского. В центре зала у микрофона сменялись художники, искусствоведы, критики. Они говорили комплименты фигуранту, заводили умные рассуждения об искусстве, но в основном беззастенчиво льстили, как показалось Кате. Впрочем, она с легкостью соглашалась с выступающими, признавая талант и оригинальность художника.
Наконец появилась возможность подойти к Юре. Вокруг него толпился народ. Он выпивал с кем-то, кивал в разные стороны, указывал на отдельный стенд, где были выставлены на продажу его книги. Посетители выставки покупали его романы, а потом шли к Татаринцеву за подписью. Юра, придерживая попугая, который недовольно покрикивал, склонялся над книгой и ставил автограф.
– Купи себе книгу, подойдем к нему, - предложила Катя.
Юлька пожала плечами, но книгу купила. Они улучили момент, когда Юра освободился на секунду, и подошли.
– Юра, привет!
– сказала Катя.
– Я пришла с подругой. Это Юля.
Юра галантно поцеловал Юльке руку:
– Очень приятно.
Поцеловал и Катину руку, чего она не ожидала.
– Ну как?
– спросил Юра неопределенно, подписывая книгу.
– Мне очень нравится!
– опережая Юльку, ответила Катя.
Его опять окликнули, и Татаринцев отошел, бросив подругам:
– Девчонки, вы не уходите пока. Все разойдутся, посидим, выпьем!
Юлька решительно сунула книгу в сумку, спросила:
– Ты хочешь остаться?
Катя пожала плечами.
– Если хочешь, уйдем.
Они еще немного походили по выставке. Юра занимал гостей, острил, дурачился, дразнил попугая, на что тот недовольно ворчал. Юльке наскучило бродить по залам среди непонятных ей картин и незнакомых людей.
– Может, пойдем?
– спросила она Катю.
– Ну, пойдем, - неуверенно ответила та.
Подруги направились к выходу, однако Юра окликнул их у дверей.
– Девчонки, вы куда?
– Вы извините, нам пора, - заявила Юлька.
Татаринцев взглянул вопросительно на Катю:
– Ты тоже спешишь? Я думал...
Катя вдруг решилась:
– Нет, я еще побуду здесь. Ничего?
Юлька неопределенно подняла брови.
– Тут, кажется, надолго, - сказала она, указывая на гостей, которые пили и общались, никуда не торопясь.
Юру уже тащили приятели, требуя разделить с ними тост.
– Остаешься?
– еще раз спросила Юлька.
– Я ничего, прекрасно сама доеду, а ты-то как? Наверное, все поздно закончится.
– Ничего, доберусь. Такси вызову.
Юлька пожала плечами и направилась к гардеробу.
– Завтра не опаздывай, мать!
– напомнила она подруге.
Катя кивнула ее спине. Проводив Юльку взглядом, она вернулась в зал и стала разглядывать картины снова. Она не любила с кем-то ходить на выставки, потому что невольно смотрела через призму восприятия сопутствующего ей человека. Так получалось, непонятно почему. Может быть, потому, что она сама не очень устойчивая в своих суждениях и мнениях? На нее влияет то, как реагируют люди на фильм, книгу или картину. А сама Катя не всегда решается свои впечатления обнародовать. И не только потому, что бывает зависима во мнениях. Просто чужой взгляд, чужие эмоции ей мешают.
Присутствие Юльки, не понимающей живописи Татаринцева, не давало Кате погрузиться в этот причудливый, фантастический мир его картин. Теперь Катя, отрешившись от всего происходящего вокруг, стала снова бродить по залам с совершенно новым чувством.
Образ героя из книг Юры дополнял его живопись. В его разомкнутом, разъединенном мире было много чувства, страсти, муки, терзания. И много детского, обиженного, одинокого. "Он совсем юный, "потерянный мальчишка"", - думала Катя. Его живопись будоражила, потрясала чуткую Катю, появилось желание самой написать что-нибудь.
Она давно забросила свои живописные опыты. Еще тогда, когда занималась кустарщиной в виде матрешек и расписных досок. И Кате не хватало этого выплеска цвета, не хватало средства высказать какие-то образы, мучающие ее в снах, в мечтах... Катя забыла о времени, думая о том, что она могла бы сама написать эти картины, только Юра опередил ее. А ведь она сумела убедить себя, что живопись - не ее призвание, и даже не пыталась вспомнить о холстах и красках! Только изредка, когда попадала на художественную выставку, что-то просыпалось в ее душе, потом ныло так противно, нудно. Постепенно ноющее чувство проходило, снова все забывалось до нового напоминания.