Театр одного убийцы
Шрифт:
Строева покачала головой, но спорить с мужем не стала. Ей, конечно, не хотелось покидать уютную, обжитую квартиру и куда-то бежать, словно настоящей преступнице. Но перспектива оказаться в тюрьме пугала ее больше. Мария молча развернулась и поспешила обратно в спальню, чтобы собрать чемодан.
Мысль о конспиративной квартире пришла в голову Гурову сразу, как только Станислав начал говорить о звонке замминистра. Эта квартира была собственностью главка, но пользовались ею только в крайних случаях. А знали о том, что она существует, Орлов, Крячко, сам Гуров да бухгалтер, у которого эта квартира числилась на балансе.
Сыщику
Гуров не позволил жене даже позавтракать. Он сказал, что перекусить они смогут и в каком-нибудь кафе. Оставаться дома было опасно. В ближайшее время заместитель министра может добиться от прокурора ордера на арест. А если учесть имеющиеся на руках Свиридова улики, сделать это будет нетрудно. И сыщик не хотел, чтобы явившиеся за его женой оперативники застали их дома. К моменту их появления Гуров со Строевой уже должны были исчезнуть.
За всю дорогу до конспиративной квартиры сыщик остановил машину лишь один раз, когда покупал гамбургеры в «Макдоналдсе» на Большой Бронной. Там же он взял и бутылку минералки для Марии. Однако, к его удивлению, Строева от воды отказалась.
– Видеть ее не могу! – недовольно пробормотала она. – Наверное, я слишком много минералки выпила в последнее время. Теперь, как о ней подумаю, так сразу в туалет тянет. Представляешь, я еще и ночью пару раз бегала!
– Странно, – пробормотал Гуров, покосившись на бутылку с минеральной водой.
– Что странно? – удивилась Мария.
– Да нет, ничего, – пожал плечами сыщик и включил первую передачу. – Брось минералку в бардачок. Там, в квартире, есть кофе. Попьешь, когда приедешь.
– А ты не останешься со мной? – Строева настороженно посмотрела на мужа.
– Нет, – покачал головой Гуров. – Мне нужно заняться этим делом. Потому что если этого не сделаю я, то, боюсь, не сделает никто.
– Смотри, сыщик, не постреляй своих коллег, если они тебя попытаются арестовать, – усмехнулась Строева, и Гуров удивленно посмотрел на жену.
Похоже, впервые со вчерашнего вечера к Марии вернулось самообладание. Сыщик уловил в ее голосе нотки иронии и обрадовался этому. Вчера, после предъявленных ей Свиридовым обвинений, Строева выглядела какой-то потерянной и обреченной. Она перестала быть собой, превратившись в один момент из самоуверенной и сильной женщины в серенькую испуганную мышку. И, может быть, именно эти разительные перемены, происшедшие с женой, и были главной причиной нервного срыва Гурова.
Сыщик до сих пор не мог разобраться в том, что происходит в его душе. Конечно, ему и раньше приходилось оказываться в положении человека, преследуемого законом. Но в тех случаях все было по-другому. По крайней мере, была уверенность в том, что его близкие не совершали преступлений. А теперь улики, собранные Свиридовым, даже Гурова заставили сомневаться в непричастности своей жены к смерти Левицкого.
Они почти не разговаривали все то время, которое потребовалось для того, чтобы добраться до конспиративной квартиры. Гуров продумывал план своих действий, а Мария просто не хотела ему мешать. Сыщик заговорил только после того, как отвел жену до дверей квартиры.
– Дверь никому не открывай, на телефонные звонки не отвечай и на улицу не выходи, – проинструктировал он Марию. – Если мне потребуется срочно связаться с тобой по телефону, то трубку поднимешь только после того, как услышишь сначала один, потом, после паузы, еще два звонка. И лишь тогда, когда телефон зазвонит снова, можешь поднять трубку. Сама никому не звони. Поняла?
– Слушаюсь, товарищ полковник! – театрально козырнула Строева. – Все ваши приказания будут исполнены.
– Мария. – Гуров взял жену за руку и посмотрел ей в глаза. – Это, конечно, хорошо, что к тебе возвращается прекрасное расположение духа, но постарайся отнестись к моим словам как можно серьезнее. Сейчас очень многое будет зависеть от того, насколько точно ты последуешь моим указаниям.
– Не беспокойся, милый, – перебила его Строева и нежно поцеловала в щеку. – Я сделаю все, что от меня требуется. А ты обещай, что, как только найдешь настоящего убийцу, позволишь мне пару раз пнуть его по яйцам!
– Фу-у, как грубо, – с улыбкой поморщился Гуров и поцеловал жену. – Будь умницей и жди меня.
Спрятав жену, сыщик решил сам все время находиться на виду у людей, которые знают его, но не попадаться на глаза ни Крячко, ни Орлову, ни Свиридову. Эта маленькая хитрость была нужна, во-первых, для того, чтобы никто не мог заявить, что Гуров с супругой ударились в бега. А во-вторых, сыщик хотел потрепать нервы настоящему убийце Левицкого.
Этот человек, подготавливая убийство, наверняка рассчитывал на то, что на Гурова начнется настоящая охота и сотрудники милиции или прокуратуры ограничат ему свободу передвижений, сковав тем самым руки для проведения собственного расследования. И сыщик хотел, чтобы убийца постоянно убеждался в том, что его попытки нейтрализовать Гурова не сработали. Мысль о том, что полковник, несмотря ни на что, продолжает искать убийцу, должна заставить его нервничать и, как следствие, совершать ошибки.
Составляя план своих действий, Гуров хотел в первую очередь заняться поисками людей, которые были бы заинтересованы в убийстве Левицкого. В отличие от Крячко он не считал худрука случайной жертвой. И хотя такая мысль приходила ему в голову, Гуров отбросил ее.
Даже если вся эта операция была задумана преступником только для того, чтобы уничтожить Гурова и его жену, то между ним и Левицким должна быть какая-то связь. Иначе жертвой мог бы стать кто-нибудь другой. Например, тот же Бельцев, отношения Строевой с которым тоже нельзя было назвать дружескими.
Гуров не сомневался, что преступника нужно искать в театральных кругах. Хотя бы потому, что Мария совершенно отрицала существование сексуальных притязаний к ней со стороны Левицкого.
Врать мужу в такой ситуации ей не было никакого смысла. А это означало, что подобные слухи кто-то упорно культивировал внутри труппы. И сделано это было только для того, чтобы создать Марии «мотив» для убийства. К тому же и пуговку со сценического костюма Марии мог срезать только человек, имеющий свободный доступ в служебные помещения театра.