Театр одного убийцы
Шрифт:
Гуров понял, что жена немного обиделась на него, но перезванивать на конспиративную квартиру не стал. Такое было уже не в первый раз, и сыщик знал, что через пару минут Строева перекипит и поймет сама, что он ничего обидного ей не сказал. А попытки с его стороны что-то объяснить в подобных случаях только ухудшали положение. Поэтому вместо жены сыщик позвонил Игнатьевой.
Журналистка ждала этого звонка. Однако, когда Гуров связался с ней, она была чем-то занята и попросила сыщика подождать пару минут. А когда освободилась, тут же произнесла:
– Лев
– Вы уверены? – иронично поинтересовался сыщик. – Насколько мне известно, этот человек занимается немного отличной от ловли преступников работой.
– Уверена, – твердо ответила Игнатьева. – И, если потребуется, могу это доказать.
– Пока нет необходимости, – отказался сыщик. – Скажите мне лучше, почему вы так защищаете Свиридова.
– Потому что я его люблю! – резко ответила девушка, и Гуров не нашелся, что на это сказать…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Старушки, торгующей пирожками, в театре, естественно, не было. Обычно она появлялась перед вечерними спектаклями, и Гурову долгое время никто из актеров, оказавшихся в этот час на работе, не мог сказать, где ее искать. Выручила сыщика уборщица тетя Маша, которая, судя по всему, вообще никогда не вылезала из театра.
– Ой, Лев Иванович, что же вы эту молодежь бестолковую расспрашиваете? – затараторила уборщица, услышав, что сыщик ищет торговку. – Они вам и имена своих соседей по лестничной площадке никогда в жизни не назовут. А уж сказать, где старушка живет, которая их кормит, тем более не смогут.
– А вы, значит, знаете, где ее найти? – с легкой улыбкой поинтересовался сыщик.
– А как же? – удивилась вопросу тетя Маша. – Мы с ней почти ровесницы, во время спектаклей, бывает, чаек попиваем да о внуках друг дружке рассказываем. Как же мне не знать, где она живет?! Да я про нее, почитай, все знаю. Даже, как кошку ее зовут, могу вам сказать. Нюрка. Во!
– Ну, допустим, кошка меня не интересует, – снова улыбнулся Гуров. – Вы мне лучше, тетя Маша, ее адресочек назовите. А заодно и скажите, как старушку зовут.
– Тамарой ее зовут. Тамарой Игнатьевной Селивановой. А живет она совсем рядом. В той «хрущевке», которая позади театра стоит. В последнем подъезде, как поднимешься на второй этаж, дверь слева увидишь – там она и живет, – пояснила уборщица.
– Вот как? – удивился Гуров и, поблагодарив тетю Машу, отправился по указанному адресу.
Тамара Игнатьевна Селиванова оказалась женщиной тихой и робкой. Сыщик, привыкший к торговкам, вопящим зычным голосом: «Пирожки горячие, беляши, пирожочки сладенькие» среди базарных рядов, был даже несколько обескуражен. Он дважды переспросил ее имя, прежде чем переступить через порог квартиры.
– Я из милиции, Тамара Игнатьевна, – представился Гуров. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Конечно. Спрашивайте. – Разговаривала Селиванова очень тихо и при этом почти не смотрела на собеседника. – Чаю с пирожками хотите?
– Не откажусь, – улыбнулся сыщик и решил польстить старой женщине: – Я так много хорошего слышал о ваших пирожках, что было бы грех не попробовать их.
– Да, печь пирожки – это почти все, что мне осталось, – вздохнула старушка. – Пройдемте на кухню.
Кухонька у Селивановой оказалась очень маленькой, но опрятной. Гуров с трудом протиснулся в узкую щель между холодильником и стеной и осторожно опустился на скрипнувшую под ним табуретку. А затем с удивлением стал рассматривать целую коллекцию расшитых яркими узорами полотенец, буквально заполонившую все небольшое помещение кухни.
– Это вы тоже сами делали? – поинтересовался сыщик, взяв в руки одно из них.
– Да, – кивнула Селиванова. – Сижу вечерами перед телевизором и вышиваю. Пробовала однажды продать их на базаре, но не смогла там простоять и пяти минут. Люди все такие страшные и злые. К тому же, когда у меня кто-то захотел полотенце купить, мне его вдруг жалко отдавать стало, и я отказалась продавать.
– Необычный вы человек. Будто из другого мира, – удивленно проговорил Гуров. – А скажите, как вы оказались с пирожками в театре?
– Это все Володя Воронцов, – уголками губ улыбнулась старушка. – Мы ведь с ним одно время вместе в Большом театре работали. Он реквизитором, а я балериной была…
Гуров удивленно посмотрел на нее. Ощущение того, что все происшедшее за последние два дня переплетается в один большой и жутко запутанный комок, возникшее у сыщика сразу после получения адреса Селивановой, теперь только усилилось. И Гуров почувствовал себя зрителем, случайно оказавшимся на сцене в самый разгар действия в какой-то странной пьесе сумасшедшего драматурга.
А Селиванова не обращала никакого внимания на удивление сыщика. Она кратко рассказала о том, что в молодости Воронцов ухаживал за ней. Потом, во время одной из репетиций, она получила тяжелую травму и была вынуждена оставить сцену, из-за чего их пути с Воронцовым разошлись. А недавно, на одной из театральных постановок, они случайно встретились, и директор набился к Селивановой в гости. Именно там, где сейчас сидит Гуров, он попробовал ее пирожки и тут же, на кухне, уговорил старушку приходить в театр и продавать их там. Чтобы иметь хоть какую-нибудь прибавку к мизерной пенсии.
– Вот так я и стала настоящей торговкой, – немного с грустью в голосе произнесла старушка. – Но ведь вы не это хотели узнать? Вы ведь пришли сюда из-за убийства Андрюши Левицкого?
– Вы его тоже знали? – поинтересовался сыщик.
– Плохо, – ответила Селиванова. – Но вот его отчима, Вагиза Деметрадзе, знала хорошо. У него какие-то дела с Воронцовым были. И именно из-за этого прохиндея Володя едва не попал под суд.
– Подождите минуточку, – перебил женщину Гуров. – Насколько мне известно, мать Левицкого после смерти мужа во второй раз замуж не выходила.