Театр теней: Фантастические рассказы
Шрифт:
— Вы разбираетесь в нефрите? — спросил полковник.
— Очень хорошо,— ответил Питер.
— Вам приходилось работать с ним прежде?
— В музее.
— Расскажите о себе.
Питер заколебался… но потом стал рассказывать.
— А почему вы здесь? — спросил полковник.
— Вы когда-нибудь лежали в больнице, полковник? Вы никогда не думали, каково умирать там?
Полковник кивнул:
— Я понимаю вас. Но здесь за вами нет никакого…
— Я постараюсь не заживаться…
— Да, да,— проговорил
— Полковник,— сказал майор,— взгляните, пожалуйста, сюда, сэр. Тот же символ, что и на…
Полковник выхватил нефрит у него из рук.
— Тот же символ, что и над текстом письма! — воскликнул он.
Полковник поднял голову и пристально посмотрел на Питера, как будто впервые увидел его и очень удивился этому.
Вдруг в руке майора появился пистолет, холодный глазок дула был направлен прямо на Питера.
Питер бросился было в сторону. Но не успел. Майор выстрелил в него.
Миллион лет Питер падал сквозь призрачно-серую, пронзительно воющую пустоту, сознавая, что это только сон, что он падает в бесконечном атавистическом сне, доставшемся в наследство от тех невероятно далеких предков, которые обитали на деревьях и жили в вечном страхе перед падением. Ему хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться, но он не мог этого сделать, потому что у него не было рук, а потом оказалось, что у него нет и тела, которое можно было бы ущипнуть. Лишь его сознание неслось сквозь бездну, у которой не было ни конца, ни края.
Миллион лет Питер падал в пронзительно воющую пустоту; сначала вой пронизывал его и заставлял вновь и вновь корчиться в муках его душу (тела не было), не доводя пытку до той крайности, за которой следует спасительное безумие. Но со временем он привык к этому вою, и как только привык, вой прекратился, и Питер падал в бездну в полной тишине, которая была еще страшнее, чем вой.
Он падал, и падение это было вечным, а потом вдруг вечности пришел конец, и наступил покой, и не было больше падения.
Он увидел лицо. Лицо из невероятно далекого прошлого, которое он видел однажды и давно позабыл, и он рылся в памяти, стараясь вспомнить, кто это.
Лицо расплывалось, оно качалось из стороны в сторону, и остановить его Питер никак не мог. Все попытки его оказались тщетными, и он закрыл глаза, чтобы избавиться от этого лица.
— Шайе,— позвал чей-то голос.— Питер Шайе.
— Уходи,— сказал Питер.
Голос пропал. Питер снова открыл глаза, лицо было на старом месте: на этот раз оно не расплывалось и не качалось.
Это было лицо полковника.
Питер опять закрыл глаза, припоминая неподвижный глазок пистолета, который держал майор. Он отпрыгнул в сторону или хотел это сделать, но не успел. Что-то случилось, и миллион лет он падал, а теперь очнулся и на него смотрит полковник.
В него стреляли. Это очевидно. Майор выстрелил в него, и теперь
Полковник сказал:
— Он только что приходил в себя, доктор, и тотчас снова потерял сознание.
— Он будет молодцом,— сказал врач.— Дайте только срок. Вы вогнали в него слишком большой заряд. Он придет в себя не сразу.
— Нам надо поговорить с ним.
— Вам придется подождать.
С минуту было тихо. Потом:
— А вы абсолютно уверены, что он человек?
— Мы обследовали его очень тщательно,— сказал врач,— Если он и не человек, то такая хорошая подделка, что нам его вовек не уличить.
— Он говорил мне, что у него рак,— сказал полковник,— притворялся, что умирает от рака. А вы не считаете, что если он не человек, то на худой конец он в любой момент мог сделать вид, будто у него…
— У него нет рака. Ни малейших признаков. Не было ничего похожего на рак. И не будет.
Даже с закрытыми глазами Питер почувствовал, как у полковника от недоверия и изумления открылся рот. Питер нарочно зажмурил глаза покрепче — боялся, что это уловка… хотят, чтобы открыл глаза.
— Врач, который лечил Питера Шайе,— сказал полковник,— четыре месяца назад говорил, что ему осталось жить полгода. Он сказал ему…
— Полковник, искать объяснение бесполезно. Могу сказать вам одно: у человека, лежащего на этой постели, рака нет. Он здоровяк, каких мало.
— В таком случае это не Питер Шайе,— упрямо заявил полковник.— Что-то приняло облик Питера Шайе, или сделало копию с него, или…
— Ну и ну, полковник,— сказал врач,— Не будем фантазировать.
— Вы уверены, что он человек, доктор?
— Я убежден, что это человеческое существо, если вы это имеете в виду.
— Неужели он ничем не отличается от человека? Нет никаких отклонений от нормы?
— Никаких,— сказал врач,— а если бы и были, то это еще не подтверждение ваших догадок. Незначительные мутационные различия есть у каждого. Людей под копирку не делают.
— Каждая вещь, которую дарила машина, чем-то отличалась от такой же вещи, но сделанной на Земле. Отличия небольшие и заметны не сразу, но именно они говорят, что предметы сделаны чужаками.
— Ну и пусть были отличия. Пусть эти предметы сделаны чужаками. А я все равно утверждаю, что наш пациент — самый настоящий человек.
— Но ведь получается такая цельная картина,— спорил полковник,— Шайе уезжает из города и покупает старую заброшенную ферму. В глазах соседей он чудак из чудаков. Уже самой своей чудаковатостью он привлекает к себе нежелательное внимание, но в то же время чудаковатость — это ширма для всех его необычных поступков. И если уж кому суждено было найти странную машину, так это человеку вроде него.