Театрализация кинематографа. Пути обновления киноязыка (на материале отечественных фильмов второй половины 1960-х–1980-х гг.)
Шрифт:
Эстетика документализма 1960-х годов диктовала художнику выйти на улицу, чтобы проверить, способна ли камера видеть, как человек? Выяснилось, что оптическая техника только моделирует человеческий взгляд, не отражая сложности эмоционального восприятия. Живописный стиль, в сущности, оказывается торжеством умения моделировать человеческий взгляд. «Кадр «живописного» стиля во всех своих деталях, подробностях, декоративных массах оказался «оживленным», осмысленным, полным значения. Достигается это методом довольно простым, но действенным как все простое: детали и декоративные массы помещаются «вовнутрь» человеческого действия, может быть, даже невидимого воочию в данный момент, в данном изображении, внутрь действия, раньше обычно домысливавшегося, скажем, как действие художника» [39] .
39
Михалкович В. Стиль кинематографа и стиль фильма. // Искусство кино. 1978. № 1. С. 86.
В статье «Время и стиль. К типологии стилей советского кино»
40
Левин Е. Время и стиль. К типологии стилей советского кино. // Искусство кино. 1978. № 12. С. 81.
Важной оказывается статья И. Вайсфельда «Движение стилей и устойчивость предрассудков», занявшего иную позицию: «…системность, единство стиля на экране – это единство эмоциональной логики произведения, его образности как процесса, охватывающего и социальное бытие, и психологию, и глубины подсознания художника. Другое качество стилевой системности в киноискусстве, вытекающее из его образного генезиса, назовем (используя термин одного зарубежного критика) совыразимостью» [41] . И. Вайсфельд вообще полемизирует с понятиями «живописный» и «антиживописный», утверждая, что в современном кино присутствует стилевая полифония.
41
Вайсфельд И. Движение стилей и устойчивость предрассудков. // Искусство кино. 1978. № 7. С. 100.
Применительно к теме влияния театральной культуры на язык кинематографа необходимо отметить еще несколько работ. Статья кинооператора Ю. Гантмана «Изобразительная стилистика фильма и реальность» обозначает связи между характером изображения и реальностью, которые формирует художник. М. Туровская в статье «Кино-Чехов-77-театр. На границе искусств» пишет, что, подобно тому как «театр семидесятых стремится себя видеть суверенным творцом представления – древним и молодым искусством лицедейства, так и сегодняшнее кино тщится увидеть себя искусством старым, традиционным и не чуждым «ауры»… За это время театр успел позаимствовать у кино многие элементы его языка: монтаж эпизодов вместо драматургического деления на акты; пристрастие к крупному плану… Со своей стороны кинематограф, пережив полосу «антитеатральности», отталкивания от исходной условности сцены в пользу собственной безусловности… «остранил» себя приемами сцены» [42] . Базируя свое исследование кинематографа и театра 1970-х годов на анализе поставленных произведений А. П. Чехова, М. Туровская пишет, что «театр выделяет из чеховских пьес проблемы. Выпаривает их почти в сухом, порошковом виде. Кино взбалтывает раствор. Его предмет – сама материя жизни чеховских героев… Чехов на театре тяготеет куда-то к притче, к параболе, к абсолютизации мотива за счет редукции психологии… Фильм по Чехову – как кинематограф в целом – в поисках за утраченным временем восстанавливает черты ушедшей эпохи; ставит не столько Чехова, сколько время Чехова, стиль Чехова, ауру Чехова. Старое искусство театра стремится к прямому контакту с жизнью; молодое искусство кино стремится к контакту с прошедшими стилями искусства. То и другое тяготеет к открытой, явной условности» [43] .
42
Туровская М. Кино-Чехов – 77 – театр. На границе искусств. // Искусство кино. 1978. № 1. С. 100.
43
Там же. С. 105.
Еще одна важная работа, посвященная экранной условности, принадлежит Н. Зоркой – «Фольклор. Лубок. Экран» [44] . Следуя общеизвестной истине о том, что в культуре ничто не возникает на пустом месте и не исчезает безвозвратно, автор ставит перед собой задачу на конкретных примерах показать, как продолжают жить в современных массовых жанрах, формах, видах искусства архетипы, разнообразные метаморфозы древних зрелищ, сюжетов, мотивов, персонажей.
Эту тему развивает В. Фомин в книге «Правда сказки. Кино и традиции фольклора». Он на теоретическом уровне обобщает большой опыт отечественного кино в освоении традиций народной культуры; выделяет три степени очевидности обращения кинематографа к миру фольклора: «В ряде случаев экран прямо и открыто обращается к фольклорному наследию, пытаясь, например, экранизировать наиболее известные памятники народно-поэтического искусства (С.С. примечание: напр., «Понизовая вольница», 1908). В других случаях кинематограф использует более гибкие и подвижные формы обращения к миру народной художественной культуры, создавая оригинальные кинокомпозиции, в которых сплавляются воедино образы, мотивы, художественные приемы самых разных источников фольклора и народного творчества («Лаутары», «Белая птица с черной отметиной», «Тризна», «Чудаки», «Легенда о Сурамской крепости» и др.). В третьих случаях фольклорное начало на экране может проявляться и в использовании лишь отдельных
44
Зоркая Н. Фольклор. Лубок. Экран. М.: Искусство, 1994. – 237 с.
45
Фомин В. Правда сказки: кино и традиции фольклора. М.: Материк, 2001. С. 252.
Глава 1. Театр паузы А. Сокурова
Вторичная театрализация находит яркое воплощение в творчестве А. Сокурова. На первый взгляд, сокуровский кинематограф далек от того, что обычно связывается с понятием театральной условности (пожалуй, только картина «Скорбное бесчувствие» может являться ее полноценным примером). Однако, если проанализировать мировоззренческие и стилистические особенности фильмов режиссера, ситуация не покажется такой уж парадоксальной.
Пауза для А. Сокурова является и выразительным средством, и темой для исследования. Пауза как важнейший прием вторичной театрализации позволяет режиссеру, во-первых, воссоздать особое условное пространство в кадре, которое является сущностной характеристикой бытия его героев (разрыв связей между персонажем и окружающим его миром), и, во-вторых, стать необходимой средой, в которой персонажи проявляют свое внутреннее содержание, душу.
Пауза как феномен присутствует во всех видах искусства, имеющих временную составляющую: в музыке, театре, балете, кинематографе. Что же касается живописи и скульптуры, где таковая компонента отсутствует, пауза как онтологическая основа становится их сущностной характеристикой: они сами являются ее воплощением. Эти виды искусств построены на идее остановки как максимального выразительного состояния изображаемого предмета. Таким образом, при всем многообразии значений, смысл паузы содержится в выражении идеи, сущности происходящего. Конечно, нельзя утверждать, что пауза является единственным средством ее репрезентации. Поэтому не будет ошибкой полагать, что движение (понимаемое в данном случае широко) находит свое сущностное, символическое выражение в статике.
Подобное происходит в скульптуре и живописи, искусствах, построенных на поиске средств выразительности этого самого статического положения, олицетворяющего движение (внутреннего, внешнего). Отсюда возникает задача придания выразительности позе, жесту, мимике. В этой ситуации особое значение имеет некий вектор, связанный с изменением масштаба изображаемого объекта. Самый распространенный случай – попытка укрупнения. Укрупнение соотнесено с вынесением изображаемого из привычного для восприятия ряда. В результате возникает эффект «остранения», позволяющий сделать некий смысловой акцент на предмете. Таким образом, пауза логически связана с механизмом укрупнения.
Конечно, самым близким в этом смысле кинематографу оказывается искусство театра, обладающее принципиальной для нас временной характеристикой и активно использующее паузу. В театральной системе выразительности существует арсенал приемов, позволяющих создавать эффект укрупнения. К ним относятся и выход на авансцену, и использование маски (древнейшей формы статического крупного плана), и условный «широкий» театральный жест, преувеличивающий то или иное движение.
Прежде чем говорить о кинематографе А. Сокурова, обратимся к театральной традиции, оказавшей большое влияние на его выразительную систему.
Пауза, если рассматривать ее с точки зрения характера развертывания произведения, задает темп сценическому времени. Одним из главных представителей сценического искусства, активно использовавших выразительность паузы, всегда был Московский художественный театр. Всем известны знаменитые мхатовские паузы, приближавшие сценическое время к реальному, бытовому. Б. Зингерман в книге «Театр Чехова и его мировое значение» пишет: «Перефразируя слова Андрея Белого… можно сказать, что Чехов показывает не драму в жизни, а драму жизни, ее ровного и необратимого движения… В отличие от традиционной драмы, где действие двигалось событиями, у Чехова особое значение, как известно, приобретают… паузы, в течение которых, кажется, ничего не происходит. Искусство раннего Художественного театра эффектнее всего выражалось в паузах – знаменитых паузах Художественного театра! В режиссерском плане «Чайки» Станиславский все время указывает актерам: «Пауза секунд 5», «Пауза 15 секунд», «Пауза 10 секунд». Старый, дочеховский театр обычно избегал чистого времени – долгих томительных пауз – или же толковал их мелодраматически, усиливая ими напряжение кульминационных ситуаций. Старый театр двигался вперед событиями – и речами, которые подготовляли события, а пьесы Чехова часто движутся вперед паузами, тишиной, в которой особенно ощутимо ровное, безостановочное течение жизни» [46] .
46
Зингерман Б. Театр Чехова и его мировое значение. М.: 1988. С. 13.