Театральная хроника. Русский драматический театр

Наступивший театральный сезон обещает немало новостей для русской сцены. Новости эти все обещаны, впрочем, одной лишь репертуарной части театров: наши литераторы нынешнее лето, как бы сговорясь, дружно-таки потрудились для русской сцены. И старые сценические писатели, и беллетристы, знакомые до сих пор публике в одном лишь повествовательном роде, нынешний год рискнули попробовать себя в роде сценическом. Пьес новых будет много, и нам будет что сообщить из театрального света интересующимся столичною сценою нашим иногородным читателям.

Мы не знаем, нужно ли нам на первой же странице нашей хроники говорить, что мы во всех своих отчетах прежде всего будем дорожить сохранением всякой справедливости и уважения к силам, служащим русской сцене. Наш скромный молодой журнал до сих пор не подал, кажется, никому никакого повода к обвинению нас в неуместных пристрастиях, и мы надеемся не изменить себе в этом беспристрастии по всем вопросам, каких нам придется касаться в дальнейших книжках нашего скромного издания. Театр также, конечно, не найдет нас по отношению к себе в исключительной роли. Мы будем к нему относиться не только справедливо, но и с осторожностию, отсутствием которой, по нашему мнению, так часто страдают многие рассуждения о театре. Мы припоминаем высказанное в прошлом году в одной из газет мнение об этом почтенного московского артиста С. В. Шумского и находим его весьма справедливым. Суждения о театре у нас гораздо чаще злы, чем справедливы; в них постоянно звучало гораздо более желания оборвать дирекцию или артистов, чем желания вникнуть в дело и сообразить значение известного явления с причинами, его создающими, с причинами, в связи с которыми только и возможно самое простое и самое верное отношение к нашему театральному миру.

Мы не без некоторой самоуверенности можем сказать, что мы театральный мир несколько знаем; но мы не принимаем особого участия в интересах ни одной из его партий. Гг. Самойлов, Павел Васильев, Зубров, Пронский, Бурдин или Малышев для нас только артисты, об игре которых мы будем судить, не стесняясь тем, что г. Самойлова принято хвалить или проходить неудачные его дебюты скромным молчанием, а г. Бурдина принято ругать, проходя молчанием злостным те его дебюты, в которых он выходит артистом, не теряющим права на внимание добросовестного рецензента. Мы не видим также причин заниматься одними корифеями нашей сцены: для нас дороги все, кто служит услаждению чувства, завлекающего зрителей под кровлю нашего русского театра. Мы, напротив, постараемся не забывать менее заметных наших артистов. Мы припоминаем нашим читателям, что в те более счастливые времена, когда нашу сцену украшали имена Каратыгина, Мартынова и ныне ветхого деньми г. Сосницкого, а в критическом отделе «Отечественных записок» писало лучшее до сих пор русское критическое перо, — перо это не гнушалось дать отзыв о фарсе и водевиле, которые тогда бывали, конечно, нимало не лучше тех, какие даются нынче, и оценивало достоинство игры исполнявших эти пьесы таких скромных артистов, пред которыми гг. Алексеев, Бродников, Марковецкий, Сазонов, Озеров и Горбунов совсем не карлики и не бездарность.

Боясь злоречия людей, которые ищут придирок, мы спешим оговориться, что мы знаем меру наших сил и не обещаем рецензий, которые тянулись бы дорастать до всегда верных, коротких, но полных содержания отзывов Белинского. Мы говорим только, что мы постараемся вести нашу театральную хронику так, чтобы не опускать ничего достойного внимания любителей театра и в то же время не обратить ее в площадь ругательств для одних из наших артистов и в канон хваления для тех из них, которых принято хвалить, хотя бы они этой похвалы заслуживали менее любого из меньших, подвизающихся с ними на одних и тех же досках.

От обязанности безусловных хвалений и поклонений мы совершенно свободны, а порицать, и только порицать ради того, что все могло бы быть гораздо лучше того, чем оно есть, — не видим основания и, кроме того, считаем это вредным. С. В. Шумский очень справедливо заметил, к чему ведет такое отношение литературы к артистам: они озлобляются и научаются пренебрегать литературными отзывами о своем служении.

Такой неуместной суровости мы в своих суждениях будем избегать и надеемся, что интересующиеся театром наши читатели на этом ничего не потеряют; а, может быть, ничего не потеряют и самое дело, которому слабое слово наше будет спешить на посильную услугу.

Того же самого тона мы намерены держаться и в отношениях наших к театральной дирекции.

Несмотря на то, что подкапываться под репутацию этого учреждения в такой же моде и в обычаях, как, например, для одних аплодировать Самойлову, а для других Павлу Васильеву; несмотря и на то, что мы совершенно свободно и независимо можем поддерживать это, обычаем освященное, подкапыванье, — мы от этого несколько поостережемся.

Надеемся, что нам и в этом случае жалеть не придется: можем так думать хоть потому, что все ведшиеся до сих пор под театральную дирекцию подкопы не принесли делу ровно никакой пользы. Не будет ли полезнее всматриваться в ее способ дирижированья театрами тише, смирнее и солиднее?

Наш русский драматический театр в Петербурге плох. Говоря это, мы не говорим ничего нового. Это знают все; это повторяется беспрестанно, и, что всего важнее, это, к сожалению, совершеннейшая правда. Театр наш не только не отвечает величию нашей столицы и значению, которое должен бы иметь петербургский театр для всех театров в России; он не только безмерно хуже московского театра, но с ним нередко могут соперничать некоторые провинциальные театры, как, например, в былые времена Харьковский и в некоторые годы Киевский. Личный состав нашей драматической труппы самый печальный и заставляет желать для него капитального ремонта. У нас очень мало талантливых актеров, и из большого числа состоящих на жалованьи дирекции артисток, за исключением г-жи Линской, нет почти ни одной такой даровитой актрисы, чтобы о дарованиях ее можно было сказать что-нибудь выходящее вон из ряду. То, чему мы рукоплещем в игре наших петербургских артисток, едва ли не было бы рядовыми, обыкновеннейшими местами у киевской Степановой, у Стрелковой, у Шмидгоф, у состарившейся Млотковской и у многих других провинциальных актрис.

Мы бедны наличными силами нашего русского персонала; бедны ужасно, несказанно; так бедны, что беднее нас нет театра ни в одной европейской столице: бедность наша светится в каждую нашу прореху, и нам нет средств скрывать ее. Этой ужасающей бедности нужна скорая помощь, и не эфемерная помощь.

В чем же должна состоять эта помощь?

Ответ ясный и простой: в привлечении к театру новых, свежих сил, как успевших уже заявить себя, так и стремящихся заявиться и готовых на искус.

Где же должны быть отыскиваемы эти силы?

Полагаем, столь же неопрометчиво будет отвечать, что повсеместно, по лицу русской земли. Там, на всем великом пространстве этой земли, питомник всяческих талантов и дарований, которые притягивает и берет себе наша столица. Сила всего не в ней самой. При одних дарованиях ее прирожденного населения она скоро заговорила бы языком коломенских моншеров и чухонских кофейниц. Ее лучшие государственные люди, ее даровитейшие литераторы, ее поэты, ученые, художники и ее замечательнейшие актеры — все почти родились не здесь: они увидали свет не под серым небом Петербурга и учились чувствовать не в здешней школе чувства.

Исключения из всего сейчас сказанного если и существуют, то они необыкновенно редки.

Отчего же оскудевший людьми русский c.-петербургский театр не вспомянет о провинциях? Не там ли найден М. С. Щепкин? Не оттуда ли прибыли сюда почтенные Осип Петров и Павел Васильев? Не оттуда ли взяты лучшие имена, украшавшие нашу сцену?

Да, они все почти взяты оттуда.

Но, может быть, нынче на них недород и там? Может быть, земля русская вся изнигилистничалась и оскудела даровитостью? Может быть, одновременно с исчезновением великих поэтов, достойных идти за Пушкиным и за Лермонтовым, исчезли и актеры, способные стать вровень с Мочаловым, Каратыгиным и Мартыновым?