Тебя не заменит никто
Шрифт:
Это была шутка. Но работу, в обход Шекловитова, Пол Эвинг предложил Кириллу всерьез. В общем-то с этого предложения все и завертелось.
— Только мне не нравится, что вы холостой, мистер Успенски. Вам обязательно нужно жениться, — поставил единственное условие будущий босс. — Настоящий работник — семейный работник! Это мое глубокое убеждение. И никто не убедит меня в обратном!
Уик-энды Кирилл проводил с Марком. Тот простил его за “побег”, и они продолжали держаться друг за друга. Марк таскал Кирилла по всевозможным увеселительным заведениям и по аукционам. Аукционы
Марк никогда ничего не покупал, но всегда торговался.
— Это посильнее покера будет, — объяснял он Кириллу, — весь смак в том, чтобы твое слово оказалось предпоследним…
Часть свободного времени Кирилл сознательно тратил на одинокие пешеходные прогулки.
Одевшись попроще, он буквально прочесывал Нью-Йорк вдоль и поперек.
Кирилл совал свой нос куда только можно. Когда впервые он оказался в центре Манхэттена на Сорок второй улице, заполненной всевозможными секс-шопами и секс-увеселениями, он с ходу влетел в какое-то заведение, заплатил один доллар и вдруг оказался в темной тесной кабинке с ярко освещенным окном. За окном, на черном бархате, широко раскинув руки и ноги, прикованная к полу золотыми цепями, в ослепительном свете лежала обнаженная девушка.
Картина эта, как бритва, полоснула Кирилла по глазам: физиологическая откровенность позы, цепи, свет, хрупкость девушки и — самое поразительное — ее улыбка…
Он вышел на улицу полупьяный от стыда и желания вернуться назад и остаться там навсегда.
На крыше Эмпайр-стейт-билдинг Кирилл так долго стоял на одном месте, завороженно глядя вниз на тонущий в неподвижной дымке город, что к нему подошел невесть откуда взявшийся полицейский и предложил спуститься вниз…
В Чайна-тауне в первом подвернувшемся ресторанчике он впервые попробовал есть рис палочками. Но, поймав на себе насмешливый взгляд официанта, разозлился, потребовал ложку и демонстративно съел все до последней рисинки…
Квартал ювелиров на Сорок седьмой улице сразил его свой роскошью. Сюда он уже больше никогда не приходил. Вид драгоценностей подействовал на него угнетающе и заставил краснеть за то “скромное” колечко, которое он подарил Владе…
В магазине мужской одежды на Мэдисон-авеню Кирилл выбрал себе галстук с рельефным оттиском статуи Свободы. Но если бы он сначала поинтересовался ценой… Галстук Кирилл так ни разу и не надел.
Уик-энд проходил, и Кирилл вновь погружался с головой в работу.
Он просыпался, приводил себя в надлежащий вид, делал кофе, бутерброды и тосты с джемом. Облачался в свежую рубашку, костюм-тройку, прихватывал кейс и превращался в типичного американского клерка.
Раз в неделю Кирилл писал жене длинные дурашливые письма и получал в ответ такие же. У них с Владой был настоящий почтовый роман.
В одном из писем Влада назвала Нью-Йорк “северной столицей” Соединенных Штатов. Прочитав это, Кирилл почувствовал щелчок в мозгах… И в одно мгновение Бродвей превратился в Невский, Бруклин — в Гражданку, Стейтн-айленд — в Васильевский остров, Центральный парк — в Александровский сад, а сам Нью-Йорк стал Санкт-Петербургом… И они вдруг оказались в одном городе. Совсем рядом.
И тогда… Тогда Кирилл придумал эту игру в свидания.
На Колумбус-Серкл такси попало в “пробку”. Но Кирилла это не расстроило — он уже приехал. Несколько лишних сот метров пешком — ерунда.
Кирилл расплатился и вылез из машины.
Туман чуть рассеялся. Теперь можно было видеть, что творится вокруг в радиусе десяти метров. Из-за тумана казалось, что в парке никого нет. Кириллу попалась навстречу только парочка влюбленных — она черненькая, он беленький — и мальчик, который тащил за собой собаку на поводке. Собака рычала и отчаянно упиралась в землю лапами. Эта четверка вдруг вынырнула из тумана, нырнула в туман тоже вдруг, и Кирилл остался совсем один.
Он сел на скамейку и стал ждать. Было непривычно прохладно для нью-йоркской осени, не спасали ни шарф, ни плащ.
Кирилл невольно поежился.
В этой игре в “свидания” несомненно что-то было. Во всяком случае, сейчас Кирилл не ощущал так остро, что он на чужбине, и на душе было покойно и волнительно одновременно, как будто свидание на самом деле должно состояться.
До назначенного часа оставалось чуть меньше пятнадцати минут. Поскольку время свидания еще не наступило, Кирилл разрешил себе оглядеться. За спиной с трудом проглядывалась аллея. Деревья выставляли голые ветки из тумана. Ветра не было.
Кирилл достал последнее письмо Влады, развернул и в который раз перечитал, смакуя ее словечки, стиль и почерк.
В конце письма красовался отпечаток ее губ. От них в сторону вела стрелка, указывающая на приписку:
“Это мой воздушный поцелуй. Он заряжен тоской и печалью”.
Сзади послышался чей-то легкий бег.
“Не оборачивайся…” — вспомнил Кирилл строчки из письма жены.
“Не обернусь!” — мысленно ответил он, хотя желание такое было. Судя по всему, по аллее бежала женщина, молодая женщина.
И все же он обернулся.
Женщина за спиной вскрикнула, и здесь уже было не до сентиментальностей.
Кирилл увидел в мареве тумана фигуру, распластавшуюся на земле. Сомнений не было: женщина оступилась и упала.
Кирилл моментально вскочил, перепрыгнул через скамейку и бросился к женщине, на бегу пряча письмо в карман.
Пока он бежал, незнакомка в красно-бело-синем спортивном костюме и с белой повязкой на голове успела сесть. Женщина держалась за левую лодыжку, морщась от боли, и во все глаза смотрела на Кирилла.
— Вы можете встать? — Кирилл присел рядом с ней на корточки, внимательно посмотрел на женщину: огромные карие глаза, чуть тяжеловатый подбородок, брови, словно нарисованные небрежной, но гениальной рукой художника, и губы, которых хотелось коснуться своими губами.
Наверное, его лицо как-то по-особенному изменилось, потому что женщина расслабилась и заговорила с Кириллом, как со знакомым.
— Помогите мне добраться до скамейки. Надеюсь, со мной ничего серьезного…
Кирилл протянул женщине руку, подставил плечо, на которое она с благодарностью оперлась.