Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Дата рождения С. Платонова, автора подмётной книги «После коммунизма», неизвестна. Но точно датируется инициация его проекта. 14 июня 1983 года на Пленуме

ЦК прозвучало откровение Андропова: партия не изучила должным образом общество, которым правит, и вынуждена действовать «эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».

В декабре 1983 года С. Платонов отправил Юрию Андропову первый из серии закрытых докладов. По информации из независимых источников, материал попал в руки к адресату. Дочитал ли тот его – неведомо. 9 февраля Андропов умер.

Вскоре начались конфиденциальные встречи С. Платонова с руководящими деятелями партии и правительства. Документы, которые были тогда предметом обсуждения, преданы гласности ещё в СССР, за два года до Беловежского инсульта.

Несколько лет назад в Википедии обнаружилась развесистая статья «С. Платонов», пестрящая несуразицами с первых строк.

Герой был личностью не «вымышленной», а коллективной, социальной – разницу легко уяснить из той же Wiki. За вычетом ссылок на первоисточники, «Книгу, не предназначенную для печати» ничто не связывает с марксизмом – напротив, это усилие высвободить мысль Маркса из чуждой оболочки, узурпировавшей его имя.

Но нервом всей истории была, конечно, не младогегельянская понятийная математика, в которой авторы Вики-статьи безнадёжно запутались. Главное – экзистенциальный опыт пятилетия встреч с могущественными и бессильными творцами кораблекрушения СССР. Прямо со сцены-палубы, уже уходившей из-под ног, они спускались за кулисы, чтобы вместе с нами разбираться в Марксе и в собственности. И всё было чинно, подавался цековский и кремлёвский чай – а из-под двойных кабинетных дверей тянуло смертным холодком.

Помню первый контакт. Между нами – пропасть стола, посадочной полосой уходящего в глубь кабинета. Стены в дубовых панелях, фаланга телефонных аппаратов, номенклатурный значок на лацкане, шестой десяток члена ЦК против тридцати моих беспартийных. И беседа – прямая, открытая. И физически ощутимый импульс понимания, поверх барьеров смыкающий нас.

Врезались в память две фразы собеседника.

Первая, исполненная сердечной боли: «Полоса великого безмыслия прошла по России!»

И вторая, как бы мимоходом, об очевидном: «В мире существуют только два современных государства – ну, вы понимаете: Союз и Штаты».

Партия на программном уровне провозгласила неизбежность гибели империализма, обещала «закопать» США. А тут один из её идеологов взял, да и стянул понятийным обручем непримиримых врагов. Он ясно видел: это качество – «быть современным» – драгоценное достояние, его завоевание – тяжёлый труд, его потеря – катастрофа. Это братство преодолевших предысторию, оно роднит поверх ядерно-классовых и иных границ. Так у Шекспира роковая сила бросила подростков в объятья,

сломав маховик вековой вражды кланов.

Век расшатался. Время изменило русло, устремилось в новый проран между мировыми войнами. И те народы и государства, что бодро держались на стремнине, вдруг очутились в сонных старицах, зарастающих затонах, а то и вовсе в болоте. А две огромные страны, прежде колупавшиеся на отшибе, вдруг понеслись вперёд в потоке нового мейнстрима.

Как они туда попали:

• были обречены на современность – или подвернулись ей под руку?

• эволюционно – либо благодаря мудрому предвидению?

• поймав течение – или перенаправив поток на лопатки своих турбин?

Да и что это, собственно, значит – «современный»?

Мы искали ответы у С. Платонова, спрашивали друг у друга, у авторов умных книг. Но думать об этом становилось не с кем и незачем.

Пророчество сбылось. Безмыслие обернулось бессилием. Грянула катастрофа – и в мире уцелела лишь одна современная страна.

Да полно, уцелела ли? А если да – продержится? И удержит на себе мир?

Способен ли вообще сохраниться однополярный островок современности?

Бывает ли современность частной, корпоративной, национальной, блоковой? Иными словами, возможна ли монополия на современность подобно собственности?

Ладно мы – но обойдётся ли мир без России?

Или уже есть кем заменить нас в тандеме?

Да и почему тандем – быть может, устойчивость мира нуждается в троице?

А для нас, выпавших из современности – заказан ли путь назад?

И точно ли это «назад» – или вперёд?

Чего хочет от нас современность – если ещё чего-то хочет?

Что теряет и что находит обычный гражданин обычной страны, выпадая (вместе с ней) из современности и возвращаясь в неё?

Живёт ли собственность без современности? А идентичность?

Какова современность на уровне структур повседневности?

И как устроены её несущие технологии?

Об этом речь.

Сергей Чернышев

Каковы главные черты нового способа производства, выходящего из пламени исторических битв, отряхивающего прах старого мира?

Важнейшая из них – превращение отношений собственности в общественную производительную силу (то, что принято называть "установлением общественной собственности на средства производства"). Повторим еще раз, что речь идет не просто о победе нового типа отношений собственности над прежним. Здесь мы сталкиваемся с качественно новым типом перехода между формациями.