Теллурия
Шрифт:
Энгельберт родился в Мюнхене в интеллигентной семье с богатой историей. Его прадед был известным баварским филологом-германистом, одна бабушка пела в опере, другая преподавала историю Средних веков, один дед, теолог, покончил собой в Индии, бросившись с любовницей со знаменитой скалы, другой всю жизнь занимался орнитологией и концептуальным искусством. Отец Энгельберта, химик по образованию, бежал с семьей из охваченного ваххабитской смутой Мюнхена в горы, к своему чудаковатому брату, решившему после самоубийства отца жениться на албанской крестьянке, поселиться в деревеньке Обербухбихль и слиться навсегда с природой. Брат променял профессию экономиста на фермерский труд и удивительным образом в нем преуспел. Отец
– Я хочу осмыслить, – произнес он на семейном совете.
На депрессивного, уже подружившегося с алкоголем отца эти слова подействовали гипнотически, он сразу согласился. В выборе странной по нынешним временам профессии отцу померещился знак благополучия, наступающего после смутного времени. Он без разговоров оплачивал учебу и карманнные расходы сына, лишив его необходимости подрабатывать официантом. Уже четыре года Энгельберт был занят только философией. И занятие это доставляло ему удовольствие.
С Патриком они познакомились на ярмарке технических достижений во Франкфурте. Поехать туда Энгельберта заставила не любовь к технике, к которой он был равнодушен, а модная книга философа Су Чжэня “Машина из Бога”, сокрушившая европейских неодеконструктивистов и метнувшая дюжину увесистых булыжников в Nichtsein und Postzeit [76] Гектора Мортимеско. Энгельберт искал визуального подтверждения сногсшибательным идеям Су Чжэня.
Патрика он приметил возле пятой модели известной машины по превращению слов в гастрономические блюда, кои при желании могли получить и отведать посетители ярмарки. Любознательный Патрик, заплатив небольшую сумму, произнес в словозаборник русское слово “пиздец”, и машина, слегка поурчав, выдавила из себя нечто овально-зеленовато-розовое, с оранжеватыми протуберанцами и бордовым полушарием посередине. Блюдо пахло неопределенностью.
76
Nichtsein und Postzeit – не-бытие и послевременность.
– Вы будете это есть? – поинтересовался Энгельберт, наблюдая.
– Обязательно! – тряхнул своей лохматой головой Патрик так, что его серьга-птеродактиль открыла клюв и каркнула.
Патрик и его птеродактиль сразу понравились Энгельберту. Он тоже заплатил машине и произнес: Dasein [77] . Из полупрозрачного раструба машины выполз красивый кубик цвета слоновой кости.
Стоя рядом и запивая свои произведения горьким франкфуртским пивом, они познакомились. Для Энгельберта образ Патрика навсегда соединился со вкусом куба: легкое рыбное суфле, приятно тающее на языке.
77
Dasein – здесь-бытие, вот-бытие, се-бытие, сиюбытность, бытие присутствия, здесь существующее, сущее-в-бытии; философское понятие, введенное в философский дискурс Мартином Хайдеггером.
Вкус своего “пиздеца” Патрик так и не разобрал. Но мужественно съел все. В Энгельберте
Проведя ночь в паршивой гостинице, днем они были вынуждены расстаться, отправляясь каждый восвояси. Шесть раз они занимались любовью виртуально. И решили летом встретиться по-настоящему и съездить “в крутое место”.
Теперь это случилось.
Из аэропорта с пятиметровым хрустальным Сталиным их забрал молоденький голубой (как и заказали) гид и повез в столицу СССР, тарахтя на хорошем анлийском.
История этого государства сама по себе была крутой экзотикой: сразу после распада постсоветской России и возникновения на ее пространствах полутора десятков новых стран трое московских олигархов-сталинистов выкупили кусок пустующей земли в сто двадцать шесть квадратных километров у Барабина и Уральской Демократической Республики. На этот остров сталинской мечты хлынули состоятельные поклонники усатого вождя. Бедным же сталинистам путь был закрыт. Довольно быстро новое государство провозгласило себя, отгородившись от окружающего постимперского мира внушительным забором с электричеством и пулеметными гнездами. Строительство сталинского рая в отдельно взятой стране шло стахановско-голливудскими темпами, и уже через шесть лет страна распахнула свои двери для туристов. Они не заставили себя ждать: чартерные рейсы не успевали доставлять желающих взглянуть на “самое справедливое государство в мире”, население которого исповедовало новую религию – сталинизм.
Олигархи, надо признаться, воплощали свою мечту творчески и с железной сталинской неумолимостью. Помимо грандиозного строительства ими были выкуплены почти все атрибуты, оставшиеся от правления советского диктатора, включая и останки его самого. В столице СССР, Сталинграде, был возведен огромный мраморный храм, где под толщей пуленепробиваемого стекла обрели покой мощи “вождя всего прогрессивного человечества”. Была создана новая религия, обоснованием и толкованием которой занимались не последние интеллектуалы и богословы.
Каких только туристов не повидал СССР за эти годы! Здесь были левые радикалы, троцкисты, анархисты всех мастей, бунтари с живыми татуировками Че Гевары, ветераны партизанских войн, модные писатели, уставшие и не уставшие от жизни толстосумы, мазохисты, фетишисты, сумасшедшие и, наконец, просто туристы, неутомимые глотатели информации и изображений.
Сталинисты же собирались здесь сугубо по делу на свой регулярный съезд, проходивший в специально построенном Дворце Советов – в пять раз уменьшенной копии циклопического трехсотметрового оригинала, так и не воплощенного в Москве при жизни вождя.
“Сталинисты всего мира, соединяйтесь!” – под этим лозунгом проходил каждый съезд.
И они соединялись каждые пять лет, делясь пережитым, читая доклады, извергая проклятия капитализму, монархизму, ревизионизму и оппортунизму, рапортуя об очередной сталинской пятилетке, сливаясь в коллективном оргазме оваций и здравиц в честь своего бессмертного усатого бога…
Дорога из аэропорта в столицу проходила через сопки, покрытые мелколесьем и добротными особняками.
– Это дачи или дома? – спросил Энгельберт гида, привычно теребя тонкие пальцы Патрика.
– Здесь живет наша творческая интеллигенция, – пояснил юноша. – В Сталинграде в основном проживают те, кто занят в сфере услуг.
– А какое население столицы? – спросил Патрик.
– Триста тысяч, – прошептал в ухо Патрику основательный Энгельберт.
– Триста сорок две тысячи шестьсот четыре человека, – с обворожительной улыбкой поправил гид.
– И все – только в сфере услуг? Круто! – Патрик щелкнул по птеродактилю и коснулся пальцем кончика маленького носа Энгельберта.