Тельняшка математика
Шрифт:
Большой, и правда, не заставил себя о ждать. Даже запыхался, так спешил.
– А, молодая поросль, – прохрипел он, улыбаясь. – Проходите, проходите.
Когда закрылась дверь кабинета, он, резко изменив тон, рыкнул:
– Ну что, одумались? Так-то оно лучше.
Я сел на стул возле его стола, расстегнул портфель и вытащил заявление:
– Подпишите!
– Что это?
– Там все написано.
Он надел очки, прочитал внимательно текст и вдруг хихикнул:
– Судя по этой бумажке, вы здорово поцапались с Ренчем. Лихо же вы перерабатываете информацию. Правильно! Смена ставок.
– Я
– Что? Очередной донкихотский трюк?
– Подпишите заявление!
– Где вы хотите работать? Назовите лабораторию, должность. Как только статья будет в журнале, все получите.
– Я хочу уволиться по собственному желанию.
– Хватит идиотничать! – заорал он. – Меня трудно вывести из терпения, но вам это удалось. Говорите, в конце концов, что вам надо?
– Подпишите заявление!
– А дальше? Что дальше?
– Это уже мое дело.
– А если не подпишу?
– Подпишете!
– Почему вы так уверены?
– Потому что если вы откажетесь подписать, я пойду ко второму заму или к директору. Меня начнут расспрашивать – и я могу сказать кое-что вам невыгодное.
– А если подпишу – делу конец?
– Естественно!
– Нет, конца не будет. Тут вы заблуждаетесь. Вы знаете, что своим уходом мне здорово насолите. А я мстительный. Я вас с таким хвостом из института выпущу, что вам трудно придется. Конечно, математики сейчас в дефиците, но вам от этого легче не будет. Такой звон будет устроен, что вас в самый занюханный институтишко не возьмут. А уж о кандидатской и думать забудьте, пока я жив.
– И все-таки подпишите!
– Хорошо! – сказал он со зловещей расстановочкой. – Уговаривать не люблю! Но помните: я слов на ветер не бросаю.
Он взял ручку, занес ее над заявлением:
– Ну, может, одумаетесь?
– Подписывайте!
Большой вывел несколько букв и швырнул заявление мне через стол.
– Любопытный эксперимент! Даже интересно посмотреть, как будет складываться ваша жизнь.
– Поздравляю! – воскликнул я, уже стоя в дверях. – На старости лет в вас проснулся ученый! К эксперименту потянуло. Может быть, хоть о его результате напишете, наконец, сами – без соавтора?
– Проваливайте! – закричал Большой.
Это было последнее напутственное слово, которым меня проводил родной институт.
Город Дубна
За первый день плавания мы прошли весь канал имени Москвы и под вечер вошли в Волгу. Ночевать должны были в Дубне. Я собирался побродить по городу, а может и забрести к сокурснику, который здесь работал. Но, когда мы в сумерках подошли к городу и среди леса возникли высокие дома, многоцветные огни рекламы, караванный капитан приказал в мегафон, чтоб швартовались не к Дубне, а к противоположному темному берегу. Многие ребята, хватив лишнего в канун отхода, весь день мечтали о дубненском пиве. На берегу капитана осадила толпа недовольных моряков. Караванный был высоченный молодой парень. Он стоял перед ребятами в тенниске, обтянувшей могучую грудь, поигрывая бицепсами, шутил, теребил короткие, стриженные ежиком волосы. Разговора Караванный всерьез не принимал. Наконец, кто-то
– Что это? Словно коров гонят! Город рядом, а нас где погрязнее ставят. Вот какое нам уважение.
Капитан и на это ответил по-прежнему весело:
– А если мне из экспедиции приказ: в Дубну не заходить, тогда как?
Вряд ли кто ему поверил. Москва обычно места стоянок не устанавливает. И Караванный, скорее всего, распорядился не заходить в Дубну, чтобы избежать ЧП. Опасался, что ребята на пиве не остановятся, приложатся к жидкости покрепче, и пойдет чертоплясия в известном на весь мир городе.
Но, услышав, что капитан ссылается на более высокое начальство, все поняли, что Дубны нам не видать, и стали от нечего делать разбредаться по берегу. Я тоже не знал, куда себя деть. Приткнулся на палубе нашего «омика», разглядывая манящие дубненские огни, отражения которых пересекали от берега до берега всю Волгу. Здесь меня и нашел Герка.
– Эй, расхлебай! У тебя тугрики еще завалялись?
– Трояк.
– Так что же ты стоишь? Ребята лавку на берегу нашли. Чего существенного нет, а сухачом торгуют. У меня тоже есть трояк, у старпома мелочь.
Все в его изложении выглядело столь логично, что я действительно удивился, почему стою, хотя минуту назад ни расставаться с трояком, ни выпивать не собирался. Я спешно скатился по трапу вслед за Гариным. Трояка мне стало жалко – не из скопидомства, а потому что был он последний. Нам тонко намекали, что перед отплытием дадут аванс, но потом об этом как-то забыли. А так как сам отход переносили со дня на день, то в последний я, будто нарочно, не пополнил кошелек. Дорога же предстояла дальняя, и мало ли что понадобится – мыло, одеколон, зубная паста – где их взять? Но я быстро осадил себя. Может, оттого и не слепливаются у меня с ребятами отношения, не умею жить вот так бесшабашно. Герка тоже последнее выкладывает, а надо мной вечно груз тягостных раздумий. Подумаешь, в конце концов, что такое мыло? Пустяк.
На берегу нас поджидал Халин.
– Есть мани? – спросил он у меня.
– Порядок! – опередил меня Герка. – Не растеряй мелочь – и три пузыря наши.
Халин посмотрел на часы:
– Через пятнадцать минут – аут.
– Вперед, расхлебаи! – закричал Герка, и мы помчались за ним по разбитой лесной дороге, спотыкаясь в полутьме о колдобины.
Где находится магазин, Герка знал весьма приблизительно, но вел нас уверенно, будто на запах шел, и привел вовремя – за пять минут до закрытия. Магазинчик помещался в деревянном бревенчатом доме на краю села, которое лишь угадывалось по неяркой цепочке огней.
Халин в магазин не пошел, сказал:
– Топайте, а я здесь постою, может, чего подвернется.
Что он имел в виду, я не понял, а спрашивать было некогда.
У прилавка стояли два мужика из местных и человек пять наших морячков. Спросом пользовался один товар – сухое вино по два двенадцать, и потому очередь двигалась быстро. Продавщица, расторопная толстуха лет сорока, левой рукой ловко швыряла на прилавок парами бутылки, а правой хватала деньги и откидывала сдачу. Одновременно она успевала кокетничать с нашими ребятами, которые звали ее выпить. Герка тоже шепнул мне: