Телохранитель для стервы
Шрифт:
После госпиталя все меняется. Меняюсь я сам… и не только внешне. Серьезное ранение ломает. Я не придал бы значения шрамам, если бы мог заниматься привычным делом и дальше. Сейчас все заслуги остались в прошлом, а имеющиеся навыки совершенно не нужны в мирной жизни.
Я соглашаюсь на эту работу только потому, что просит мать, пытаясь вытащить меня из скорлупы. Я не хочу этого, но понимаю, нужно или сдохнуть, или продолжать жить. Жаль никто не сказал, что это будет так сложно.
В глазах дерзкой блондиночки, когда она смотрела, застыл ужас. Не страх, а брезгливый ужас. И это, оказывается, неприятно.
Именно
Валерий Иванович говорит, что гардероб — его забота. Определенный круг, определенные требования и необходимость одеваться за чей-то счет тоже бьют под дых.
Ему всю жизнь внушали, что солдат — расходный материал, но почему-то не объяснили, что делать, если на войне ты стал не нужен, но чудом остался жив.
Ника
«В самом-то деле! Он издевается? Ну, хочет нанять охранника, почему все это нужно делать у меня за спиной? Нельзя посоветоваться? Придумать вариант, который устроит обе стороны?» — бурчу я, стаскивая домашнее платье. — «Зачем нужно приглашать этого? Чтобы все друзья разбежались в ужасе? Неужели нет других вариантов!».
Злость кипит внутри и очень хочет вырваться наружу. Но я пока не знаю, как дать ей выход. Не мебель же крушить. Присаживаюсь на кровать и закрываю глаза, проваливаясь в воспоминания.
Позавчера, вечер
Каблук ломается, и я бегу, спотыкаясь и пролетая в лужи до середины щиколотки. Дыхание сбивается, и я не знаю, что будет хуже: если мерзавцы меня догонят или если отец узнает, что я снова сбежала после назначенного им комендантского часа. В общем-то, если меня догонят эти психи, отец точно узнает, где проводит ночь его дочурка. Очень плохо! Просто отвратительно!
До припаркованной за углом машины остается совсем чуть-чуть. Я дергаю дверь, вваливаюсь на водительское сиденье, тут же завожу мотор и блокирую двери. Теперь в безопасности. Ушла. Все же Лизка — тварь! Вытащила меня в этот гадюшник — кто только надумал назвать его ночным клубом? — и свалила с официантом! Ладно бы с кем! Она потащила себе в постель разносчика бокалов и бросила меня одну в потной и обдолбанной толпе пьяных уродов!
Ладно, я тоже не трезва. Пара бокалов вискаря дома, пара коктейлей тут. В голове до сих пор шумит. Не знаю от выпитого или от похотливых взглядов тех парней. Они подвалили ко мне в центре зала и активно делали вид, будто мы уже знакомы. Сочли меня более пьяной, чем я есть на самом деле. Это забавляло. До той поры, пока они не решили, что я должна непременно поехать с ними скоротать вечер.
Поначалу
Прикрываю глаза, стараясь отвлечься и не вспоминать, как меня прижимают к потному телу, прогоняя из памяти сжимающиеся руки на талии, упирающееся в спину чье-то достоинство. Нет! К демонам такие развлечения!
Домой в таком виде ехать нельзя, поэтому я поступаю, как обычно: втапливаю посильнее и мчусь на побережье. Несколько часов, проведенных наедине с природой, выветривают хмель, я успокаиваюсь и возвращаюсь домой.
Как же я ошибаюсь, когда рассчитываю, что получится вернуться тихо и незаметно, как обычно! У дома меня уже ждут. Несколько полицейских машин, люди и взбешенный отец в домашнем халате! Это меня тревожит особенно. Он даже в столовую спускается в деловом костюме. Сильнее него меня пугает заплаканная мать Лизы.
— Ты? Где? Была? — спрашивает отец отрывисто, едва я вываливаюсь из новенького блестящего «лексуса». Сейчас в скоплении людей я с неудовольствием осознаю, что вообще-то так и не протрезвела. Колготки на мне порваны, волосы растрепаны, а на одной туфле не хватает шестнадцатисантиметровой шпильки. Красавица, ничего не скажешь. Папина гордость. Ладно, хоть травку сегодня не курила… или курила? Черт, какая же каша в голове!
— Я…я… — папе я ответить не успела.
— Ника-а-а-а, — кидается ко мне с рыданиями Маргарита Игоревна. — Мою Лизоньку, мою девочку убили!
Да, согласна, случившееся с Лизой ужасно. Я сама перепугалась и до сих пор не могу отойти. Но это глупая случайность, она просто пошла с гребанным извращенцем, и он ее убил. Это не повод устраивать панику! С чего отец решил, что меня ждет такая же участь? Я подвергалась гораздо большей опасности, пока с подругой было все хорошо. В конце концов, именно она всегда была инициатором таких развлечений. Лиза любила адреналин и пощекотать себе нервы, а я шла у нее на поводу. И я лукавила, когда называла Лизу лучшей подругой. Она была скорее приятельницей, с которой хорошо, хоть и опасно тусоваться. Поэтому и скорблю я меньше, чем следовало. Хотя, кто придумал определять меру скорби?
Сажусь перед зеркалом и три раза выдыхаю. Пусть решают, что угодно! Я не намерена сдаваться. Похороны Лизы будут походить на светский раут. В наших кругах из любого мероприятия устраивают показ мод и тусовку. Меня это злит, пока я наношу широкой кисточкой румяна на бледные скулы. Я должна думать о смерти Лизы перед ее похоронами, а не про то, какие туфли надеть от Джимми Чу или Кристиана Лабутена, чтобы они соответствовали дресс-коду, в них можно было долго стоять и не сдохнуть, ну и чтобы в таких не притащилось полкладбища.