Тем, кто не любит
Шрифт:
С Наташей Нечаевой Алеша Фомин познакомился зимой, восемнадцать лет назад, в научной библиотеке большого приволжского города. В ее старинных залах проходили заседания ежегодной областной сессии студенческого научного общества. Этот субботний день был на сессии заключительным. Алексей представлял на ней свой автодорожный институт.
Дипломанты конкурса студенческих научных работ сухо читали доклады, и между круглых мраморных колонн царила вежливая скука. Алексей Фомин свой доклад уже прочитал и поэтому спокойно сидел во втором ряду и наблюдал, как председатель президиума церемонно благодарил докладчиков за выступления, а молодой человек, включавший и выключавший свет во время показа слайдов, сдержанно улыбался сидящей рядом подружке.
Объявили очередного докладчика, и на трибуну стремительным шагом вылетела высокая девушка. Быстрым движением она откинула темную челку со лба. Под своды зала вознесся нежный голос. Народ оживился, так как каждому присутствующему стало понятно, что свой доклад она делает не для галочки в журнале, не для получения повышенной стипендии и какого-нибудь дурацкого ленинского зачета. Ее действительно интересовало то, о чем она говорила. Алексей посмотрел программу. В названии доклада были непонятные ему термины, обозначающие клоны клеток крови. Медицина всегда его интересовала. Он вслушался. Девушка говорила напористо, почти весело, но вместе с тем было ясно, что работа действительно сложная, выполнена на хорошем уровне. Алексей представил себе в маленьких лапках круглого шарика крови большой черный пистолет, с которым тот гоняется за антигеном, улыбнулся и подмигнул девушке. Она в этот момент случайно взглянула на него с трибуны и удивилась. Брови ее на мгновение поднялись дугой, но, не выдержав, девушка тоже улыбнулась ему в ответ, а через секунду уже вернулась к своей мысли и продолжала доклад. Окончание его прошло в темноте – дежурный молодой человек повернул выключатель, и на экране возникли модные тогда синие диаграммы, считавшиеся обязательным приложением к докладам. На экран Алексей уже не смотрел. Ему было в принципе в тот год на многое плевать. Он заканчивал летом последний, пятый курс и после защиты диплома должен был ехать учиться в целевую аспирантуру в прекрасный город Питер.
С достоинством, присущим отнюдь не зеленым первокурсникам, а уже зрелым выпускникам, он выдержал томительную процедуру вручения почетных наград и, небрежно свернув свою грамоту в трубку, отправился в гардероб. Там он увидел, как девушку-докладчицу, рассказывавшую про кровь, поздравляет пожилой, солидный господин, должно быть, научный руководитель. Почему-то Алексею сразу расхотелось идти домой. Он поболтался еще немного в шумном и гулком вестибюле, поглазел на новые журналы, выставленные в застекленной витрине на лестнице, и, наконец, стал искать в кармане свой номерок. Пожилой господин, к счастью, оставил подопечную, и она, получив шубку в гардеробе, пристроилась у зеркала одеваться. Вестибюль стремительно пустел, освобождаясь от весьма проголодавшейся молодежи, и под напором чьей-то богатырской руки тяжелая дверь на улицу стремительно раскрылась. Воспользовавшись этой оплошностью, морозный ветер с улицы ворвался внутрь и, радостно бесясь от такого приключения, пролетел между колоннами на лестницу и сорвал с широких перил тонкие листки чужого доклада и бумажный прямоугольник грамоты в тисненой золотой рамке. Девушка, наклонив голову, прятала под шапочку длинные волосы и ничего не заметила. Алексей поднял бумаги. «Наталья Нечаева, – значилось на титульном листе доклада. – Секция теоретической медицины, кафедра иммунологии, медицинский институт».
Домой из библиотеки по заснеженной морозной улице они пошли вместе. Из носа и рта вырывались, как ангелы, облачка морозного воздуха. Троллейбусы в вечернем воздухе искрили дугами по заиндевевшим проводам, а водители проявляли чудеса вождения, тормозя свои неповоротливые промерзшие чудовища на остановках так, чтобы прохожие могли пробраться к дверям сквозь протоптанные множеством ног щели в огромных сугробах.
Встреть сейчас Алексей Фомин на улице Наташу, наверное, не узнал бы ее. Но ему хорошо запомнилась короткая замшевая юбка, оголявшая Наташины длинные тонкие ноги так, как теперь носят все девочки. Для того времени это было все-таки слишком круто. Еще запомнились ее светлая шубка, вязаная шапочка, снег на ресницах и тонкий серебряный кулон в форме тюльпана, выполненный в ажурной технике финифти. Он преподнес его в подарок к Международному женскому дню. Цветы тогда в их городе было достать труднее колбасы, особенно тюльпаны. А серебро свободно продавалось в ювелирном магазине «Жемчуг». Вот Алексей и вышел из положения, сопроводив свой подарок красивой открыткой. Это он почему-то тоже запомнил.
Никто не назвал бы тогда Наташу Нечаеву красавицей. Родителям его она не понравилась из-за независимости и резкости суждений, но из тех молодых людей, кто был знаком с ней тогда, влюбленных в нее насчитывалось немало. Он и сам был слегка увлечен ее подвижным лицом, тонкой фигуркой, резковатыми жестами. Ему нравилось наблюдать за ходом ее рассуждений, когда он нарочно дразнил ее, задавая немыслимо сложные псевдонаучные вопросы. Например, уже тогда Алексей спрашивал, можно ли хоть теоретически клонировать человека. Его ужасно забавляло, как мило она сердилась, если оказывалось, что, как Наташа выражалась, «проблема была поставлена некорректно».
Его интересовало, была ли она влюблена в него. Он совершенно не помнил теперь, ни какой был у нее рот, ни какого цвета глаза, зато запомнилось, что высокомерная гримаска не портила ее худенькое лицо и даже придавала ему пикантность. И помнил он независимость в суждениях – то, с какой легкостью Наталья ниспровергала научные авторитеты. Только авторитет родителей, особенно отца, пожалуй, был для нее непоколебим. Впрочем, в ее учебные дела родители не вмешивались, это было вовсе ни к чему – Наташа и так являлась круглой отличницей.
Однажды он пригласил ее поехать на Волгу вдвоем. Это было уже в начале лета, перед защитой диплома. Зной тогда стоял страшный, трава уже начинала желтеть. И много дней не было ни малейшего ветерка – серебристые тополя стояли по берегам караулом – не шелохнувшись. Весь город требовал двух вещей – пить и купаться. Он взял с собой надувную лодку и резиновую камеру. Из города они проехали на автобусе километров двадцать, чтобы спускаться вниз по течению своим ходом. От остановки надо было идти по тропинке через огромное душистое поле клевера. Жужжали пчелы. Воздух калило солнце. Было невыносимо жарко. Наконец они вышли к реке. Ивы спускались к воде и охлаждали в ней концы своих веток. Он в первый раз тогда обнял Наташу и вплотную приблизил к ее лицу свое.
– Хочу поплавать! – спокойно сказала она и хотела разжать кольцо его рук.
Он поднял ее и, обняв, понес в воду. Вода уже доставала ему до шеи, только тогда он осторожно опустил Наташу на свои ступни и ощутил, несмотря на жару, прохладу ее узких подошв. Двумя руками в воде он обнял ее за талию и прижал к себе. Испытующе заглянул в глаза. На мгновение она застыла. И вдруг шевельнулась, рыбкой тихонько выскользнула у него из рук, плеснула в воде и уплыла.
Он не стал ее догонять. «Сама подольстится», – надеялся Алексей. Ничуть не бывало. Она хорошо плавала и приплыла, только когда он уже надул резиновую лодку. Спокойно в нее забралась, улеглась на дно и довольно быстро и бесшабашно стала удаляться вниз по течению. Он еле успел поймать конец троса, который соединял лодку с его камерой. Весь путь она продремала, закрыв лицо от солнца листом кувшинки, а он то плыл за ней на своей камере, то тащился по грудь в воде, следя, чтобы ее лодку не снесло течением на середину. Вдобавок она еще попросила, чтобы он достал ей из камышей белую лилию, и, не сумев отказать, Алексей должен был лезть за этим дурацким цветком в самую тину.
В заключение она его даже не поблагодарила. У нее сильно обгорели плечи и грудь, от автобусной остановки она отчалила домой без лишних слов и не подходила к телефону три дня.
Он и думать про любовь не хотел, но Наташи ему недоставало. И близости с ней тоже хотелось, но только по его собственному желанию, без обязательств. Наташа его авторитета над собой не признавала. Могла одним жестом, еле заметным движением бровей поставить его на место, Алексей привык, что в его институте все девочки смотрели на него снизу вверх.
Он был не просто отличник. Он был лучшим студентом своего института. Он участвовал в разработке научных программ со второго курса. Многие преподаватели уважительно здоровались с ним за руку. Иногда ему казалось, что для Наташи он просто приятель. И вместе с тем он мог бы поклясться, что, предложи он ей выйти за него замуж сейчас, она согласилась бы, не раздумывая.
Но Фомин не хотел даже думать об этом. Он парень был видный. Перед ним открывался Питер, аспирантура, большая наука, новая жизнь. Семейные тяготы его не вдохновляли. И потом, для себя он решил, что не влюблен. Наташа была слишком умна, недоступна. В его окружении мелькало много девушек, более приспособленных и для любви, и для семейной жизни. Они были ближе ему – округлостями фигуры, земными потребностями, умением готовить и желанием стирать его рубашки. И таких девушек немало – было из кого выбирать. Короче, после выпуска, перед отъездом в Ленинград, с дипломом в кармане, он мимоходом зашел попрощаться. Расстались они с обещанием друг другу писать.