тема: "Псы любви"
Шрифт:
— Помню, — ее голос звучал ровно.
— Вот мое испытание, — я говорил спокойно, хотя только небо знает, чего мне это стоило. — Жестокое испытание способности к любви. Верность роду, клану… И тебе, Аки. Я должен уйти, чтобы выдержать испытание верности. Если любишь кого-то, будь готов прыгнуть ради него в пропасть.
— Ты уже прыгнул, — тихо сказала Акива.
— И прыгну еще много раз, — ответил я ласково. — Ради тебя.
Она молчала.
— Ты должна понять, почему я ухожу, — я коснулся ее губ. — Забудь. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать. Лучшая благодарность. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Тогда останься, — шепнула Акива.
— Не могу.
— Значит, я пойду с тобой.
— Нет.
— Да.
— Нет, —
Собрав всю силу воли, я сумел улыбнуться.
— Мы еще встретимся, — сказал весело. — На краю света, ровно через натру.
Она подняла глаза и долго, пристально смотрела мне в лицо.
— Обещаешь? — спросила Акива.
Я не ответил.
Эпилог
Когда я встретил пленников у городских ворот, Синухет вначале подумал, что это изощренная ловушка колодников. Позже, получив три десятка ламаргов от Аль-Карака, он решил, что я с самого начала был лазутчиком бедуинов. У нас не было времени на долгие беседы, рассказывать пришлось уже в пути. Только я не все рассказал.
Корабль удалось найти быстро. К счастью, он стоял слишком далеко от Дороги, и когда пираты проезжали мимо, его не заметили. Колодники забрали паруса; но двигатель работал, и когда мы впрягли в галеру разом всех ламаргов, корабль быстро покатился вперед.
Пострадало многое, особенно шасси. Масляная амфора опустела. Двигатель еле работает, нас немилосердно трясет, новые пневматики, лежавшие на палубе, куда-то исчезли… А еще исчез Хатэм.
Никто не знает, когда он пропал. Синухет думает, его убили колодники, но я полагаю — этот безумец сам спрятался среди бедуинов, надеясь проникнуть на другую сторону мира и посмотреть, что там находится. После всего, что мы пережили, о Хатэме не слишком жалеют.
Мы мчимся на полной скорости уже полдуги. Есть маленький шанс — если сциллы Хебсена существуют, мы сможем привязать к одному из них галеру и получить отсрочку для ремонта шасси. Иначе можно сразу останавливаться.
Натра близка, страшный мороз разрывает легкие, если выйти на палубу. Ламарги давно пали, их мясо поддерживает в нас жизнь. Не знаю, догоним ли мы Колонну. Вряд ли. Эту историю я пишу не для них.
Я надеюсь, что спустя натру, или две, или много, нашу галеру найдут бедуины. Они вспомнят ее, вспомнят меня и отнесут Акиве мой бортжурнал. Тогда она прочтет слова, которые я не рискнул ей сказать.
Акива, я выдержал испытание. Мы знали друг друга совсем недолго, и будущего у нашей любви быть не могло, но я все равно люблю тебя, и если эта история когда-нибудь попадет тебе в руки — знай, что я умер с твоим именем на устах.
А еще, Акива, хочу сказать, что ты ошибалась; наш мир не похож на диск. Я понял это, изучая карту колодников. Дисковая теория не более верна, чем шаровая гипотеза Хатэма.
Акива, форму нашего мира очень легко нарисовать. Еще легче сделать макет. Но представить это воочию человеческий мозг неспособен, как нельзя осознать бесконечно малую толщину Края или законы, управляющие движением туч.
Возьми полоску фольги. Поверни один конец на пол-оборота и приклей к другому. Получится забавная математическая игрушка, односторонняя поверхность, которая существует в реальности, противореча всем ее законам.
Теперь мысленно увеличь этот макет в миллиард раз, помести в мировое пространство, и освети так, чтобы тень от одного изгиба падала на второй. Да, и пусть все медленно движется, словно лента конвейера меж неведомыми шестеренками.
Получится наш мир.
Нет никакого шара, диска или станции. Даже «другой стороны мира», которую мы с тобой видели собственными глазами, нет. Есть — односторонний мир, где мы живем, и двумерная плоскость, наша земля. Есть неизвестный обогреватель, дарующий тепло, и есть натра, тень нашего собственного мира, ползущая следом за обогревателем, против ветра…
Тень заключена в нас самих, Акива. От нее никуда не деться, не убежать, не спрятаться. Тень вечно преследует нас, не дает покоя, заставляет двигаться — и в этом наше счастье.
Ибо то, что не движется, гибнет.
Алла Филиппова
НЕДОТЫКОМКА
Новогодняя сказка
Кому-то нравится жаркое лето, когда можно купаться, валяться на мягкой траве и не напяливать на себя кучу теплых одежек. Некоторые предпочитают весну, с ее. теплым ветром и звенящими ручейками. Есть и те, кто любит золотые осенние леса. Но Дед Мороз, конечно же, всем временам года предпочитал зиму. Он вышел из избушки и с удовольствием потопал несколько раз, слушая, как поскрипывает снежок под его нарядными красными сапожками. Сосны и ели были укрыты пушистыми снежными пелеринами, а румяное зимнее солнце заставляло снег ослепительно сверкать и переливаться. Дед Мороз довольно огляделся, вдыхая как можно глубже морозный воздух с ароматом хвои. Он был рад наконец-то перебраться сюда из своего ледяного дворца на Северном полюсе, в котором укрывался от летнего зноя. Там тоже красиво, спору нет, одно Северное сияние чего стоит, но разве может оно сравниться с этими заснеженными лесами. Избушка стояла на пригорке, и было хорошо видно, как вокруг расстилаются бескрайние пустынные чащи. Однако вокруг самой избушки было не пустынно, а совсем даже наоборот. Между множества построек-теремков, торопливо сновали фигурки лешачков, снеговиков, разных зверюшек. Несколько медведей с натугой затаскивали в длинный сарай какие-то здоровые ящики, вокруг, звонко и неразборчиво стрекоча, скакали белки. Чуть поодаль за суматохой свысока наблюдали несколько оленей, они считали себя белой косточкой, поскольку возили самого Деда Мороза. Вся эта суета означала, что до Нового Года осталось совсем мало, и как всегда не хватало времени, чтобы все как следует подготовить.
К Деду Морозу подошел серьезный лешачок с блокнотом в руках. Был он невысок, худ, бородку стриг коротко, носил очки и звался Крыжиком. От природы он был весьма дотошен, аккуратен и имел явную склонность к счетоводству, почему вот уже который год распоряжался подготовкой к празднику. Дед Мороз поглядел на его нахмуренное лицо и приготовился выслушивать список очередных проблем.
Проблемы были обычные — безалаберные синицы запаздывали со списками подарков. Они должны были подслушивать у окон, что хотят дети, и оправдывались тем, что из-за стеклопакетов им теперь ничего не слышно. Мешки для подарков подвезли не того размера, а в партии заграничных игрушек опять нашли бракованные. Дед Мороз, хмыкнув, распорядился, чтобы синицы поторопились на-свиристеть списки тех пожеланий, что у них есть, а с остальными пусть разбираются домовые. Вообще, к следующему году нужно синиц обучить читать по губам. Мешки перешивать усадить белок, вон как скачут, пусть лучше делом займутся, и всем остальным спокойнее будет.
А вот игрушки нужно пойти поглядеть самому. Своими-то силами уже давно не справлялись, вот и приходилось привозить игрушки из чужестранья. В основном китайские. А поскольку дело у тех было поставлено на конвейер, то и бракованные попадались часто. Потому как браком в игрушках считалось не плохо пришитое ухо или лапа на месте хвоста, а недостаток теплоты и радости, вложенных в них, когда их делали. Даже люди это заметили. Пришлось вводить контроль волшебного качества.
Дед Мороз с Крыжиком зашли в просторное помещение, где на полках были расставлены игрушки. Яркие разноцветные конструкторы, нарядные куклы с наборами модных платьев, самолеты, блестящие роботы-трансформеры, машины, фломастеры, краски, паззлы, железные дороги и игровые приставки лежали смирно, дожидаясь своего часа. И конечно тут было превеликое множество мягких игрушек — обязательные медвежата всех цветов и размеров, львы, лисички, зайчики и даже крокодилы и черепахи.