Темна египетская ночь
Шрифт:
Он вопросительно посмотрел на меня, а я, несмотря на не слишком подходящий момент, улыбнулся, вспомнив какие упорные позиционные бои шли у нас с Ольгой перед свадьбой. Ну, ни в какую не желала упрямица превращаться в госпожу Семенову, слишком уж рабоче-крестьянской казалась ей моя ничем не примечательная фамилия. Так и осталась Меньшиковой. Тоже мне княжна Тараканова!
– Так вот, я повторяю, – вплотную приблизился ко мне двоюродный племянник, внимательно наблюдая за моей реакцией, – К сожалению, я не знал о том, что мисс. ис Ольга ваша жена. Коран запрещает правоверным мусульманам связь с замужней женщиной, так что я должен буду долго замаливать этот невольный грех. Примите мои искренние извинения, мистер Семенов. Вероятно, чувство, захватившее миссис Ольгу, было таким сильным, что она позабыла предупредить меня о своем замужестве. Ведь нам было так хорошо вместе, верно я говорю, дорогая?
Ольга дернулась как от удара, но не проронила ни слова. Только смотрела на меня полными слез глазами. В этом взгляде было все: и боль, и вина, и просьба о помиловании, и дикая ни с чем не сравнимая ненависть к человеку, который блаженно улыбался, глядя на мое перекошенное лицо. Только женщина может так люто ненавидеть. И если я его просто убью при первой же возможности, то она… Нет, даже Кариму я не пожелаю попасться Ольге на узкой тропинке после того, что он с ней сделал. Но пока все обстоит совсем наоборот, – это мы попались ему, и даже мое ясновидение было бессильно предсказать, какую месть он приготовил. И аукнется мне теперь не только сломанная рука, а в первую очередь то, что я помешал двоюродному племяннику избавиться от Риты, непонятно почему вставшей ему поперек дороги.
– Дорогая, – медовым голосом обратился к Ольге Карим, – Прежде чем оставить тебя наедине с супругом, я бы хотел получить что-то вроде прощального подарка в память о нашей страстной любви. Жаль только, что здесь нет второй кровати… Но ведь мы можем прекрасно без нее обойтись. Насколько я помню, тебе больше нравилось заниматься любовью стоя…
Карим пристально посмотрел на меня, потом на Ольгу еще больше вжавшуюся в стену и, раздосадованный нашим молчанием, рявкнул:
– Раздевайся!
Автоматные затворы клацнули, но Ольга ставшая белее стены, к которой прижималась и так уже почти полностью обнаженной спиной, даже не шевельнулась. Карим молча оседлал стул, вытащил сигарету и, прикурив от «Зипповской» зажигалки, глубоко затянулся.
– Может быть, ты стесняешься? – его голос вновь стал медовым, – Напрасно. Думаю, мистеру Семенову, тоже будет небезынтересно посмотреть и поучиться, каким образом можно доставить тебе особенное удовольствие. Раздевайся.
На сей раз он не кричал, но от этого тихого приказа мурашки побежали у меня по спине.
– Все-таки ты стесняешься, дорогая. Жаль, – Карим с тяжелым вздохом поднялся, – Придется немного помочь тебе раскрепоститься. И, кажется, я знаю прекрасный способ, как именно это сделать.
Двоюродный племянник Ашрафа Салеха излюбленным жестом зажал сигарету в зубах, щелкнул зажигалкой и, увеличив размер пламени до предела, стал медленно приближать ее к моему плечу. При этом его переполненные желанием и ненавистью глаза ни на секунду не отрывались от лица Ольги.
– Ну, – подбодрил он ее, – Я жду…
И он дождался. Ольга прыгнула вперед, не хуже пантеры, однако охрана не дремала, и, перехватив ее в воздухе, попыталась с помощью прикладов доказать известную истину «Прав тот, у кого автомат». Я рванулся так, что затрещали ремни, и ничего не добился, – путы держали крепко. Как муха в паутине я продолжал дергаться, сопровождая каждую судорогу очередной порцией ругательств и даже не почувствовал сначала, как пламя коснулось плеча. А вот потом… Мне показалось, что я закричал, но вскоре понял что ошибся, потому, что с плотно сжатыми губами проделать этот фокус невозможно. Кричала Ольга.
– Нет!!! Карим, не делай этого!
– Все зависит от тебя, – улыбнулся Карим, на секунду отстраняя зажигалку. – Ты будешь делать все, что я скажу. Иначе…
Зажигалка вернулась на прежнее, место и сквозь шум в ушах я расслышал свой глухой стон.
– Хорошо… Я согласна, – прошептали бескровные губы моей жены, – Только убери…
Карим погасил пламя и, повернувшись ко мне, победно улыбнулся. Но я не удостоил его вниманием, потому что во все глаза смотрел на Ольгу. «Что же ты делаешь жена?! – кричал каждый атом моего существа, – Не смей, слышишь! Не смей! Неужели ты не понимаешь, что я предпочту гореть на медленном огне, чем видеть то, что сейчас произойдет по твоей сердобольной милости?» Каждый атом кричал, а вот губы отказывались разжиматься, и Ольга, отпущенная секьюрити, в гробовой тишине начала приближаться к Кариму, снимая на ходу кольчужную сетку, прикрывающую грудь. Я пытался поймать ее взгляд, но она на меня даже не смотрела. Только на него. Вулкан, бушующий в моей груди, окрасил все происходящие огненными всполохами. И сквозь багровую пелену, застилающую глаза, я смотрел, как моя жена вплотную подходит к человеку, которого я убью, чего бы мне это ни стоило, кладет его руки себе на бедра и, обнимая за плечи, приникает к нему. Карим поворачивает голову в мою сторону, демонстрируя самую широкую из своих улыбок, но эта улыбка через мгновенье сменяется гримасой боли. Потому что колено Ольги, со всей отпущенной ей богом силы врезается ему в пах, а пальцы с длинными сверкающими лаком ногтями раздирают ненавистное лицо. Но Карим еще раз доказывает, что не зря ест хлеб своего дяди-миллионера на посту начальника охраны. Одним движением он швыряет Ольгу на пол, и автоматный приклад одного из охранников впечатывается ей в затылок, избавляя на время от жестокости окружающего мира.
Когда боль немного отпустила двоюродного племянника, он, не торопясь, проследовал в ванную комнату, чтобы смыть кровь. А когда вернулся, то кроме глубоких царапин не слишком заметных на смуглой коже, мокрых волос и рубашки, ничто не напоминало о произошедшем несколько минут назад инциденте. Если не считать его покрасневших от бешенства глаз.
Не известно, чем бы все это кончилось, но в этот момент в комнату вошел еще один охранник. Выслушав его доклад, Карим поморщился.
– Вам опять повезло, мистер Семенов. Вас хочет видеть дядя. Надеюсь, вы будете столь разумны, что не станете упоминать об этом маленьком инциденте. Как и о других. Не стоит забывать, что ваша жена в моей власти, так что вам лучше держать язык за зубами.
Пока он говорил, я был сноровисто отвязан от кровати и с помощью четверых секьюрити выставлен в коридор. Короткий взгляд, брошенный на поднимающуюся с пола Ольгу, оповестил меня, что с ней все нормально. Если, конечно, считать нормальным то, что с нами произошло.
Когда меня довели, а, вернее сказать, дотащили, до двери со встроенным сканером, нас нагнал Карим. Пока один из охранников подставлял свой глаз под сканирующее устройство, двоюродный племянник нагнулся к самому моему уху и шепотом произнес:
– Если ты хотя бы намекнешь дяде о том, что…
– О том, что произошло на арене? – так же тихо переспросил я. – О том, что это ты выстрелил в Риту, а вовсе не убитый тобой охранник? Надо же! А я как раз собирался…
Карим как-то странно взглянул на меня, и, не повышая голоса, перебил:
– Ты выбрал не лучшее время для шуток. Учти, если я не буду связываться со своими людьми каждые полчаса, твоей жене придется долго мучаться перед смертью.
Он хотел сказать что-то еще, но дверь перед нами открылась, и я шагнул в знакомую гостиную, обставленную в стиле семидесятых годов, где на любимой софе, застеленной леопардовой шкурой, восседал Ашраф Салех, возвратившийся из своей незапланированной поездки куда как вовремя. А в креслах напротив я с удивлением (но не слишком большим) обнаружил бледную дрожащую Риту и обманчиво спокойного Андрея. Третье пустовавшее кресло явно предназначалось мне. Дождавшись приглашающего кивка Ашрафа, я буквально рухнул в него, поскольку все силы были израсходованы на пятиминутное путешествие по коридору. Карим же перебросился с дядей парой слов и, заняв наблюдательный пост рядом с моим креслом, выразительно похлопал по расстегнутой кобуре. Специально для меня.