Темная гора
Шрифт:
— К Харону в гости! — пробормотал Ахеменид.
— Говорите тихо, дети спят! — шикнула на них Калипсо.
— Стало быть, все целы, — подытожил базилей. — Буря стихла…
— Это хорошо, — сказал Медон.
— Но мы сели на мель.
— Приплыли, — отозвался, зевнув, Ахеменид. — Разбудите меня, когда появятся добрые вести.
— Спи, убогий, — сказал базилей. — Я и Филотий тоже поспим, а Медон и Полит нас сменят. Следите, чтобы никто на судно не влез. Хоть и не видать берегов поблизости, но мало ли что из глубин вылезти может!
К удивлению Полита, наверху была вовсе не ночь. В раскрытые смотровые щели бил утренний свет, ветер быстро разгонял облака. Черные тучи еще клубились далеко на западе, но буря уже ушла.
Медон уселся на высокое сиденье, потрогал рычаги и смежил веки.
— У тебя глаза острые, молодые, — сказал он Политу. — Раньше меня углядишь корабль или чудище какое. А я еще вздремну немного.
Полит, не отвечая, вышел на палубу. «Харраб» и впрямь сел на мель. Сквозь мутную воду был виден желтый песок.
Судно больше не качало на волнах, но это не радовало юношу. Он понимал, что долго они здесь не протянут без еды и питья, а на всем корабле, на дорогое железо которого можно было купить небольшое царство, не найдется дерева и на один жалкий плот.
На севере, там, где небо почти сливалось с водой, если прищурить глаза, можно увидеть тонкую темную полоску, но была ли это земля или дождевые тучи неведомо…
Вскоре на палубе объявился Медон. Он с хрустом потянулся, смачно зевнул и сообщил, что Морфей не любит яркого света, ну невозможно уснуть в такое прекрасное утро. С этими словами он с удовольствием оглядел чистое синее небо, зеленую воду и, прищурившись, бросил короткий взгляд на солнце, чья колесница уже выкатилась с востока.
— Вряд ли через день или два жизнь покажется прекрасной, — отозвался Полит. — Воды лишь амфора осталась, а хлеба и с полкороба не наберется.
— Не думай об этом, — безмятежно махнул рукой Медон. — Не тебе, юноше, пристало ворчать, радуйся жизни, пока она длится. И еще я тебе скажу: вряд ли боги великие нам показали такие диковины, чтобы с голоду и жажды уморить здесь, как простых мореходов. Уж скорее Кронид поразит нас молнией с неба или трезубцем пенитель морей Посейдон днище «Харраба» проткнет. А голод… жажда… нет, такой скукотищи боги себе не позволят. Опять же корабль случайный нас подберет или волны с мели унесут.
— Если в эти края добирались хотя бы фокейцы… — начал было Полит, но Медон перебил его:
— Здравомыслие итакийцев порой меня восхищает, но меру знать все-таки надо. Ну что ты стенаешь, как нимфа под пьяным сатиром! Боги нас выручали, выручат и на сей раз. Вон, кстати, и парус, зови базилея!
Медон ткнул пальцем в сторону носа корабля. Посмотрев туда, юноша вздрогнул. И впрямь, далеко, на самом горизонте виднелся черный треугольничек, похожий на зловещий парус пафлагонцев. Стремглав кинувшись к узкому лазу, Полит успел лишь подумать, не ждет ли их схватка с пиратами или, что хуже, с амазонками яростными. Он скатился вниз и тут же попал в крепкие руки Арета.
— Говори тихо, — прошептал Арет. — Только заснул базилей…
— Парус! — выдохнул Полит.
Калипсо осталась с детьми, Ахеменида будить не стали. Все остальные столпились на носу, вглядываясь, как медленно вырастает далекий парус.
Филотий стоял на покатом борту, держась за толстый железный штырь на носу. Он задумчиво почесал бороду, послюнявил палец и хмыкнул.
— Против ветра идут, однако, — с сомнением покачал он головой. — Сколько же у них гребцов, если парус не опускают?
Вопрос его остался без ответа.
Одиссей прищурил глаза, пытаясь разглядеть корабль, Арет озабоченно трогал иззубренное лезвие меча, а Полит переводил взгляд с базилея на редкие облака и обратно — он все ждал, когда божественный голос или посланец Зевса им возвестит повеление небес.
Время шло, парус становился больше, но при этом чрезмерно раздался вширь. Кормчий выругал криворуких мастеров, что шили эту тряпку, на что Арет посоветовал ему забыть о парусе — он первым заметил неладное. Между тем Медон, уставившись себе под ноги, тер пальцами виски, бормотал неразборчиво. А потом, будто вспомнив что-то, тронул за локоть Одиссея.
— Скажи, царь Итаки отважный, не эту ли плавающую гору ты и твои спутники встретили в странствиях трудных?
— О чем ты говоришь? — удивился базилей, оборачиваясь к нему. — Впервые слышу я о плавающих горах!
— Нет-нет, — продолжил Медон, не поднимая головы, — все так и было! Когда утомленные путники увидели темную гору, что выше всех гор, — это случилось после того, как вы миновали вращающийся огненный остров, на котором бронзовые псы гонят серебрянных оленей. Все чудовища моря и островов так не могли напугать вас, как эта гора. Страх непонятный вас обуял…
— Кого обуял страх?! — вскричал базилей. — Уж не повредился ли ты рассудком, Медон? Всякое мне встречалось в пути, но ты рассказываешь о несуразице полной! Поверь, я навидался измен, но память еще мне верна.
— А память твоим спутникам повредили хитрые поедатели лотоса, — бубнил себе под нос Медон, — и те лотофаги многих лишили дома, друзей и семьи, взамен подарив ложное счастье и ложный покой. Но ты избежал этой участи и вернулся на Итаку…
Полит заметил, как базилей поднял руку, собираясь хлопнуть по плечу Медона, но так и застыл, потому что в этот миг Арет, внимательно слушавший невнятное бормотание, негромко сказал:
— Не боги ли вещают его устами? Может, и впрямь предстоит нам увидеть все эти диковины!
Покачал головой Одиссей:
— Мог в нем пророческий дар открыться, не спорю. Но только речь он ведет не о будущем, а о моих скитаниях прошлых. Не было на нашем пути островов, столь необычных. Думаю, в трезвой его голове все смешалось — сказания аэдов, предания старцев и мореходов рассказы.
Медон встряхнул головой и провел по глазам ладонью.
— Трижды и трижды ты прав, базилей, — бодро сказал он. — Долгое воздержание от вина наносит ущерб моему организму. Сам не пойму, откуда вдруг странные эти картины! Я слышал не раз о твоих подвигах и скитаниях, но только сейчас вспомнилось о лотофагах и огненном острове. Не могу лишь припомнить, кто мне поведал о них. Но если не видел и впрямь ты темной горы, что плыла по воде…