Темная ночь
Шрифт:
У Мэддокса его действительно не было.
Они шли по длинному полутемному коридору. Хотя в замок давно провели электричество, часть помещений, в том числе этот коридор, по-прежнему освещались факелами. Они были укреплены на каменных стенах старинной кладки с помощью специальных держателей, и в их неверном, пульсирующем свете казалось, будто пространство населено духами и тенями. Замок, в котором жили воины, – Обитель проклятых, как его в шутку окрестил Торин, был построен много столетий назад, и, хотя воины отремонтировали и осовременили его, как могли, в воздухе все равно витало ощущение старины.
Они
– Где все? – удивился Мэддокс.
– Парис в городе, ищет себе новую женщину, – ответил Торин, язвительно добавив: – У нас кончаются продукты, за которые отвечает Парис, и было бы неплохо пополнить запасы, но нет, женщины, разумеется, важнее.
«Везет ублюдку!» – подумал Мэддокс, но вслух ничего не сказал.
Проклятие Париса, в которого вселили демона Разврата, состояло в том, что он был одержим жаждой секса, причем с одной женщиной воин мог переспать лишь единожды и из-за этого вечно искал новых знакомств. Если в какой-то из дней ему не удавалось соблазнить ни одной женщины, участь Париса была незавидна – демон добирал свое, заставляя его делать такие вещи, от одной мысли о которых любого нормального мужчину вывернуло бы наизнанку. Мэддокс знал и помнил об этом своего рода побочном эффекте, но все равно завидовал другу, особенно когда тот принимался рассказывать о своих «победах». Нежные прикосновения… Быстрое дыхание… Горячая кожа… Стоны наслаждения…
Торин тем временем продолжал:
– Аэрон… – Он запнулся. – Собственно, это только одно из того, о чем я хотел тебе сказать.
Мэддокс напрягся.
– С ним что-то случилось? – спросил он.
Внутри его шевельнулся притихший было Насилие. «Круши! Убивай!» – требовал он. Аэрон, как и все они, был бессмертным, но даже бессмертного можно было тяжело ранить или даже убить.
– Нет, – угадав его мысли, быстро ответил Торин, – ничего такого… Он в порядке.
Мэддокс успокоился; улеглась тревога – отступил и гнев.
– Так где же он? – спросил Мэддокс. – Возится где-нибудь с тряпками и шваброй?
У каждого из воинов были свои обязанности по ведению домашнего хозяйства. Аэрон должен был следить за чистотой, на что он беспрерывно жаловался и возмущался. К Мэддоксу обращались, если нужно было что-то починить. Торин играл на бирже – им ведь надо было на что-то жить. Люсьен платил по счетам и занимался всей прочей канцелярщиной. И наконец, Рейес закупал оружие.
– Его… призвали наверх.
Мэддокс едва не споткнулся от неожиданности.
– Что-что? – переспросил он, решив, что ему послышалось.
– Боги призвали его наверх, – терпеливо повторил Торин.
– Чего им надо? – Мэддокс был поражен. Олимпийцы не призывали ни одного из них со дня смерти Пандоры. – Почему ты не сказал мне об этом сразу?
Торин пожал плечами:
– Что касается твоего первого вопроса, то не имею ни малейшего понятия. Мы сидели все вместе и смотрели фильм, и вдруг он напрягся, вытянулся в струну, как будто его за макушку подвесили, а на лице никакого выражения, – ну, ты сам помнишь, как это бывает. Потом он очнулся и сказал, что его призвали. Мы даже спросить его ни о чем не успели – он тут же исчез. – Переведя дух, Торин продолжил: – Что же до твоего второго вопроса, то я пытался тебе
У Мэддокса дернулось веко.
– Ты должен был сказать мне сразу!
– Чтобы ты, расчувствовавшись, запустил в меня штангой? Нет уж. Я, знаешь ли, Болезнь, а не Глупость.
«Что им могло понадобиться от Аэрона?» – спрашивал себя Мэддокс. От мелькнувшей в голове догадки у него перехватило дыхание. Заточенный в Аэроне демон Ярости время от времени расходился настолько, что делался совершенно неуправляемым, и тогда, не способный сопротивляться его злой воле, Аэрон начинал пачками вырезать людей с нечистой совестью. «Вдруг боги разозлились на него за это и призвали, чтобы в наказание наложить на него еще одно проклятие, как в свое время на меня?» – думал он.
В сердцах Мэддокс прорычал:
– Если они что-нибудь с ним сделают, клянусь, я найду способ взобраться на чертов Олимп и устрою там такую резню, что мало не покажется.
Его глаза полыхнули красным.
– Не заводись, – примирительно сказал Торин. – Мы все беспокоимся за Аэрона, но пока ничего плохого не случилось. Скоро он вернется и объяснит, что к чему.
«Справедливо», – подумал Мэддокс и усилием воли заставил себя расслабиться.
– А еще кого-нибудь призвали? – спросил он.
– Нет, больше никого, – ответил Торин. – Люсьен собирает души. Рейес… не знаю, где он; наверное, режет себя где-нибудь.
Мэддокс подавил вздох. Хотя ему самому приходилось несладко, он всей душой жалел Рейеса, который не мог прожить и часа, не нанося себе увечий.
Они подошли к лестнице.
– Что еще ты хотел мне сказать? – спросил Мэддокс.
– Будет лучше, если ты сам увидишь, – ответил Торин.
«Что там такое? – спрашивал Мэддокс себя. – Неужели что-то похуже новости об Аэроне?»
Они пришли в комнату отдыха. Это было самое уютное и обжитое из помещений замка, эдакая заповедная зона, для обустройства которой воины не пожалели ни сил, ни денег. Чего здесь только не было: мягкая мебель, холодильник, до отказа забитый дорогими винами и качественным пивом, бильярдный стол – словом, все необходимое для того, чтобы можно было отдохнуть и телом и душой. Там даже висела баскетбольная корзина. Картину изобилия дополняла невероятных размеров плазменная панель. Когда Мэддокс с Торином вошли, она работала, и, судя по тому, что на экране разворачивалась оргия с участием по меньшей мере трех женщин, последним смотрел телевизор Парис.
Мэддокс озвучил это умозаключение. Торин молча ускорил шаг, по возможности не глядя на экран. Мэддокс прикусил язык, поняв, что свалял дурака. Из уважения к чувствам Торина, красивого, обаятельного, словно специально созданного для плотских удовольствий, но навсегда от них отлученного, воины старались не касаться в его присутствии тем, связанных с женщинами и сексом.
Даже у Мэддокса время от времени случались интрижки.
Его любовницами обычно становились бывшие пассии Париса, которые, не желая смириться с тем, что все кончено, поднимались к замку. По большому счету им было все равно, с кем спать, их мучило желание – они все еще находились под влиянием демона Разврата. Поэтому, не застав Париса или получив категорический отказ, они с легкостью утешались в объятиях Мэддокса.