Темная сторона души
Шрифт:
– Кстати, оба ваших дурачка сейчас торчат под окном, – хрипловато хохотнув, сказала им вслед Юлия Михайловна. – И подслушивают. Выпороть бы обоих, да все равно ума не прибавится.
Маша вышла из-за двери, обогнула Митю и подошла к окну, около которого сидела Ледянина. Перегнулась – и увидела в густом палисаднике две мордочки, Димкину и Костину, смотревшие на нее со смешанным выражением раскаяния и восторга.
– Мам, почему они ее терпят? – спросил Костя, когда они отправились гулять в лес.
Неподалеку от Игошина по небу бродила фиолетовая
– Потому что она – мать тети Вероники, – ответила Маша. – Скажи мне, Костя, а что бы ты делал на их месте? Выгнать ее нельзя, потому что квартиры у Юлии Михайловны нет. Отселить пожилую женщину не получается: денег не хватит. Поэтому они поступили, как порядочные люди. И теперь очень страдают от этого, – добавила она скорее себе, чем сыну, и тут же спохватилась: ребенку говорить лишнего не стоит.
Сын подумал, поднял с земли шишку и швырнул в дерево.
– Знаешь, что я бы сделал? – Он высоко подпрыгнул и ударил по еловой ветке. – Я бы сделал так, чтобы всем было хорошо.
– И как же? – недоверчиво спросила Маша.
– Я бы ее убил, – ответил Костя, оборачиваясь и глядя на нее ясными карими глазами.
Глава 6
Алексей Георгиевич Балуков, пятидесяти восьми лет от роду, вошел в дом, и все разговоры сразу стихли. Даже четырехлетняя Васька перестала канючить игрушку у сестры, потому что знала – при дедушке шуметь нельзя, не то он рассердится. Дедушка любит в доме тишину и покой.
Сидя за столом и хлебая борщ, густо политый сметаной, как он любил, Алексей Георгиевич искоса оглядывал молчащее семейство.
Это тоже было его правило – за столом молчать, есть быстро, как в армии. Кто не успел поесть за десять минут, тот сам виноват: нужно было челюстями быстрее шевелить. Городской его снохе Катерине поначалу такое правило пришлось не по нраву. Возмущаться пыталась: да как же – у ребенка еду отнимать, если он не наелся?! Свекор ей быстро объяснил – как, а когда Катерина побежала жаловаться Василию, тот ее на место поставил. Хочешь детей в деревню бабушке с дедушкой привозить на все лето? Хочешь молочком свежим их отпаивать, помидорками-огурчиками-котлетками откармливать? Тогда живи не по своим правилам, а по их собственным. И Катерина согласилась, хоть и скрипела порой зубами. А куда ей было деваться? К родителям возвращаться, в городскую квартирку? Нет, уж лучше со свекром жить в мире и согласии…
Алексей Георгиевич усмехнулся и добавил еще ложку сметаны в борщ.
Катька-то, сноха его, по правде сказать, хороша. Сдобная бабенка. Когда за Ваську замуж вышла, тоща была, да еще и с гонором, а хуже тощей бабы с гонором ничего быть не может. А потом родила Кирилла с Ольгой, раздалась в плечах да попу наела, а самое главное – нрав у нее стал другой: спокойный. По огороду не бегала, а ходила, голос не повышала, зная, что Алексей Георгиевич крика не любит. Ишь, курочка…
То ли дело его собственная Галина. Она и молодухой-то была глуповата и некрасива, а с возрастом вовсе обабилась: расползлась, и говорить ни о чем, кроме детей, не может. Привезли ей Ваську – она и счастлива: бегает за девчонкой, на руках таскает, мошек от нее отгоняет. Одно слово – клуша.
Жена была старше Алексея Балукова на два года, и женился он на ней сорок лет назад по залету. Честно говоря, и по залету не женился бы: ну зачем ему, парню видному и работящему, сдалась не первой молодости девка, которую и брать-то никто не хотел? Но сделал глупость – пришлось расплачиваться. Галина от одной пьяной случки ухитрилась забеременеть, и в дом Балуковых пришел ее отец – защищать честь дочери. Если б решал Алексей, не видать бы отцу Галины своей дуры замужем. Но решали отец с матерью, а они были люди старой закалки, упертые. Переговорили, обсудили – и быстро женили сына.
Кроме Василия, жена Алексею больше никого не родила, о чем он, бывало, и жалел. К играм и куролесам в постели она оказалась и вовсе неспособна – ни пыла не было у бабы, ни хотения. Но хозяйство вела исправно, работала с утра до ночи, а самое главное – почти не болела: так, простужалась за всю жизнь пару раз. А что еще от жены нужно? Чтоб здоровая была да молчаливая.
– Спасибо!
Внук Кирилл встал, отодвинул от себя тарелку, собрался уходить. Алексей Георгиевич бросил на него испытующий взгляд. Ой, дурень растет! Ничего, он его в ежовых-то рукавицах подержит, выправится парень.
– Кирилл, – окликнул он внука, когда тот уже стоял у двери.
– Что, дед? – обернулся парень, как показалось Балукову, с испугом.
– Ты в теплице окна открыл?
– Открыл, – обрадованно закивал парень.
– Молодец, иди, – махнул рукой Балуков. – Ольга, почему ты сегодня копаешься?
– Не хочу, деда, – заныла та, – наелась.
Алексей Георгиевич промолчал. А что говорить, если девчонке четырнадцать, а отъелась так, будто два десятка лет лопает, не переставая. Ольга поняла, что дед сердиться не будет, выскочила из-за стола, унесла свою и брата посуду на кухню, сказала, что на речку идет, – и только ее и видели.
– А я второго дня с соседкой разговаривала, с приезжей, – ни с того ни с сего заявила Галина после того, как все доели и разбрелись по диванам и кроватям – отдохнуть.
Она суетилась вокруг стола, собирая ложки с вилками в таз.
– С матерью Егоровой? – подал голос Василий. – Она ко всем лезет, все около забора нашего трется. Как кошка драная.
– Хорошая она женщина, – с укором заметила ему мать. – До того по-доброму со мной поговорила, аж на душе легче стало.
Алексей Георгиевич хотел съязвить, но промолчал.
– Трудно ей приходится, – продолжала жена, ловко проводя по клеенчатой скатерти мокрой рукой. – Дочь родная житья не дает, зять – и вовсе со свету сжить хочет. И все нам завидовала: до чего, говорит, у вас семья хорошая, дружная! А я ей говорю: ваша правда, говорю, Юлия Михайловна, – хорошая, дружная.
Балуков-старший пристально посмотрел на жену. Показалось ему, или в голосе у нее и впрямь прозвучала насмешка? Но пухлое лицо супруги было безмятежным, и Алексей Георгиевич успокоился. Показалось, конечно. Курица безмозглая, что с нее взять?