Темная сторона российской провинции
Шрифт:
— Ну и где же наша Катюшка?
Маша пожала плечами. Улыбка вожатой сделалась искусственной, как будто кончики ее губ кто-то смазал клеем.
— Видишь ли, Маша, мы все-таки несем ответственность за твою сестру. Не стоит…
— Она весь вечер по лагерю бегала. Я думала, она уже давно спит! — сказала Маша.
Улыбка вожатой размякла и сползла с лица.
— Кати с самого ужина в отряде не было. Мы думали, она с тобой.
Маша с тревогой оглянулась по сторонам.
— Кто-нибудь видел Катьку? А… ЭТУ? Чуньку? Кто последний ее видел? — спросила она.
Третий
— Никто, — ответил Антон.
— Никто не видел, — упавшим голосом повторила Маша.
Взрослые организовали поиски, подключив к делу два старших отряда, всех вожатых и весь персонал. Маша так рыдала, что ее хотели оставить в медчасти, но не уговорили. Она тоже пошла на поиски. Антон держал ее за руку.
Вооружившись фонариками, обыскали всю территорию лагеря, разбив на участки, методично просмотрели каждый уголок: глухую аллейку за пищеблоком, домики персонала, старую танцплощадку, стадион, место построений, открытый бассейн, туалеты, корпуса, веранды, библиотеку и клуб. Никаких следов. Обе девочки — и Катя, и Надя — словно сквозь землю провалились.
Посовещавшись, взрослые решили продолжить поиски за территорией. Начальник лагеря ушел звонить в город, вызывать милицию.
Остальные, выйдя за ворота и растянувшись цепью на длину вытянутой друг от друга руки, побрели в степь.
Тонкий лунный серпик, запрокинутый рожками вверх, уже взошел, почти прозрачный на светло-зеленой полоске неба у горизонта, и становился ярче, взбираясь все выше в глубокую синеву зенита. Пахло выгоревшей на солнце полынью. Слабый ветерок еле шевелил сухую, уже перестоявшую, траву.
Цикады примолкли, только мелкие злые мошки-кровососы вились вокруг, с тонким писком и остервенением набрасываясь на потные человеческие тела.
Люди шли, бессмысленно втыкая лучи фонариков в глухую стену мрака, надвигающуюся на них из степи. Чем дальше отходили от лагеря — тем темнее и безбрежнее разливалось море тьмы. Степь враждебно молчала в ответ на вторжение людей.
И вдруг кто-то из бредущих в шеренге споткнулся и, громко выругавшись, уронил фонарик. Его соседи подошли помочь товарищу — и сразу крики умножились. К месту происшествия сбежались все.
Маша и Антон оказались в ряду первых. Никто не догадался их остановить, потому что никто не понял сразу, что там лежит, на истоптанной, примятой траве.
В лучах фонариков мелькали черные лужи и пятна — это была кровь. Разбросанные, раздавленные, втоптанные в пыль куски — это были части человеческого тела. Опознать по ним внешность было бы невозможно, потому что такие фрагменты у всякого находятся только внутри, но в самой середине месива валялся ярко-розовый детский сандалик — один из тех, что с утра были надеты на Катьку.
А чуть подальше над останками детского трупа топталось и чавкало существо, увидеть которое второй раз не довелось, по счастью, никому из свидетелей трагедии.
Напуганным людям оно показалось огромным.
Черная волосатая морда напоминала рыло свиньи. Из раззявленной, в пене, пасти выступали далеко вперед загнутые
Чудовище отплевывалось, разбрызгивая по сторонам пену из раскрытой пасти.
При виде людей существо с неудовольствием проблеяло тонким детским голоском: «А, нашли?»
Повернулось и, быстро топоча, со скоростью, невероятной для такого массивного тела, унеслось и сгинуло во мраке.
Все документы, с которыми Надя Солдатова приехала будто бы из детского дома, оказались фальшивыми. Это обстоятельство бросало ненужную тень на благотворительную деятельность персоны, облеченной властью, и отчасти поэтому исчезновение этой девочки не расследовали по-настоящему. Дело замяли.
Смерть Кати Зваровой отнесли к категории несчастных случаев на природе, связанных с дикими животными.
С какими именно — никто не уточнял.
Маша, ее сестра, долго лечилась в психиатрической клинике и больше двух лет проходила реабилитацию.
Те, кого эта трагедия коснулась наиболее близко, не желали вспоминать о ней и не старались дотошно восстановить детали, справедливо полагая, что некоторые вещи надежнее оставлять в темноте, чтобы не подвергать опасности свой разум.
ГРИБНАЯ ПОЛЯНА
Новгородская область
В 2006-м случился в деревне грибной год. Дело хорошее. Только, отправляясь в лес за добычей, не стоит кое-какие приметы и правила забывать. Лесные хозяева… кто бы они ни были, беспорядка не терпят.
Все соседи Пашки Зимина и его супруги — рыхлой, астматичной и всегда бледной до зелени почтарки Алены — таскали из лесу грибы — и корзинами, и ведрами.
Павел на соседскую добычу не заглядывался — чинил свой вечно ломающийся старый «москвич», косил траву для коз на зиму, вечерами ходил на рыбалку. А вот Алена завистливыми глазами провожала каждый красноголовик, белый, подберезовик. Будто соседи не из лесу, а из собственных Алениных закромов таскали.
— Паш, сходил бы тоже в лес! — зудела она мужу. — Вон, Ленка-медичка вчера с сыном три ведра привезли с Матрешкиного бора. Всю лавку соленьями заставили, накрутили на две зимы. И печка у них сушеными белыми увешана, видала я.
— Не переживай, — отнекивался Павел. — У меня в здешних лесах своя заначка. Такую грибную поляну знаю, заветную — никто, кроме меня, не отыщет.
Но все-таки, чтобы жену успокоить, собрался на другой день в лес.
Из дому Павел вышел, когда солнце уже красными каймами облака украсило, выстилая себе дорожку на небо. Низины за деревней залил туман, синеватый, словно жиденькое молоко. Зимин шел по дороге, не таясь, вовсю стуча сапогами, но звуки шагов таяли, растворялись во влажном воздухе.