Темная вода
Шрифт:
– Так как вы оказались в озере? – Чернов остановился посреди кухни, кивнул на угловой диван. – Садитесь, я сейчас.
Он поставил на огонь чайник, вытащил из шкафчика бутылку виски. Плеснул в бокал себе, потом Нине.
– Ты проснулась от того, что тебя кто-то, – здесь он сделал многозначительную паузу, – поцарапал. И что? – Свой виски он выпил не по правилам, осушил залпом. Второй бокал протянул Нине. – Пей!
– Нет, спасибо. – Она замотала головой. Волосы ее уже подсохли и непослушными прядями лезли то ей в лицо, то за ворот его халата.
– Тогда
Она отказалась от пирога, но не отказалась от чая. Такая удобная гостья. Виски плюхнулся на дно желудка и растекся по организму расслабляющим теплом. Чернов устало взгромоздился на деревянный барный стул. Стул был самодельный, Чернов потратил на его сооружение целый день и очень им гордился.
– И? – спросил он, глядя на русалку с детенышем сверху вниз.
– И я поняла, что Темы нет ни в спальне, ни в доме. – Ее знобило, оттого речь получалась невнятная. – Я подумала, что он мог пойти к озеру, и побежала следом.
А любящий папенька что делал в это время? Где был? Интересно, если спросить, она ответит? Чернов был почти уверен, что промолчит. Они почти всегда молчат. Те, что посмелее и поотчаяннее, принимают удар на себя, как могут, защищают детей. А те, которые смирились… А про тех, которые смирились, Чернов даже думать не хотел. И вот эта история ему была по большому счету не интересна. Просто малого жалко.
А малой выглядел вполне себе бодрым и счастливым, в отличие от маменьки. Малой уже забыл свое ночное приключение и с интересом разглядывал кухню. И ведь даже угостить его нечем, кроме Ксюшиного венского пирога.
– …Я нашла его в воде. А потом ты нашел нас.
Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец! Она нашла малого, Вадим нашел ее. Бабка за дедку, дедка за репку…
Не о чем говорить. Чернов с неохотой слез со своего самодельного стула, заварил свежий чай, разогрел в микроволновке пирог. Пока разливал напиток по чашкам, с легким удивлением успел подумать, что Нина с малым не особо-то и спешат домой. Понравилось в гостях? Или страшно возвращаться? Он вздохнул. Последнее это дело – лезть в чужую семью, но малого жалко. И лучше бы убедиться самолично.
– А что это у тебя в кулаке, Артемий? – спросил он своим официальным тоном. Тон этот, оказывается, действовал не только на неразумных мамок, но и на их детенышей.
Артемий разжал кулак и положил на стол клок серебристо-серой шерсти. Со свистом втянула в себя воздух Нина, обеими руками вцепилась в ворот халата.
– У вас есть собака? – Клок Чернов разглядывал с интересом. Собака, похоже, старая и кудлатая, с репьями и колтунами.
– У нас нет собаки, – отчего-то шепотом сказала Нина. Лицо ее бледнело на глазах. Того и гляди бухнется в обморок. Чтобы не бухнулась, Чернов сунул ей бокал с виски. В терапевтических целях.
Она выпила виски залпом и даже не поморщилась. Потом осторожно, двумя пальцами, взяла клок, зачем-то понюхала и побледнела еще сильнее. А Чернов
– Сущь! – сказал малец звонко и отчетливо. – Мама, сущь!
А мама вдруг уже не побелела, а позеленела лицом и разревелась.
Она ревела взахлеб, зачем-то гладила малого то по щекам, то по рукам, заглядывала в глаза то ему, то Чернову и выглядела совершенно сумасшедшей. Чернов плеснул себе еще виски. Дурдом…
– Темка… – Она заикалась и имя сына от этого произносила, смешно растягивая звуки. – Темка, скажи еще что-нибудь.
А Темке, на минуточку, было годков так три или четыре – Чернов плохо разбирался в детях, – и Темка должен был уже вполне себе сносно изъясняться на человеческом языке.
– Сущь, – повторил Темка и заграбастал со стола то, что осталось от несчастной псины.
– Какое емкое слово! – заметил Чернов своим официальным тоном. – Твой сын будущий Белинский!
– Мой сын не разговаривал до сегодняшнего дня. – Она подалась к Чернову с такой страстной порывистостью, что он даже немного отстранился, в глазах с болотной прозеленью блуждали огни святого Эльма, делая ее похожей не просто на сумасшедшую, а на сумасшедшую ведьму. Голос ее упал до глухого шепота: – Я думала… мне сказали, что он не будет разговаривать, не сможет коммуницировать с другими людьми. Аутизм… Понимаете? За все эти годы я не слышала от него ни единого слова, а сейчас… – Она всхлипнула.
А сейчас малой произнес сразу два. Одно милое сердцу всякой матери, а второе какое-то несуразное, но тоже милое сердцу одной конкретной матери. Вот этой, которая цепляется в ворот рубахи Чернова и смотрит безумными глазами с прозеленью.
– Поздравляю, – сказал он вежливо. А что еще сказать в такой ситуации?
– Спасибо. – Она всхлипнула, размазывая слезы по худому лицу. – Ты просто не понимаешь, что это для меня значит.
Он не понимал. У него не было ни таких проблем, ни такого опыта. Но кивнуть на всякий случай стоило. Из вежливости.
– Темочка, – она потянулась к сыну, – Темочка, скажи еще что-нибудь. Ну, пожалуйста!
Наверное, Темочка решил, что для первого раза достаточно, поэтому протестующе мотнул головой. Тут Чернов испугался, что Нина снова разревется, только на сей раз не от счастья, а от разочарования, но вместо этого она решительно поднялась с дивана и сказала:
– Спасибо, нам пора.
Ну, пора так пора! Кто ж будет возражать? Чернов тоже встал, выглянул в окно. С той стороны в дом уже заглядывал полноценный рассвет. Утро официально наступило.