Темная Звезда
Шрифт:
Не успев похоронить младшего сына, отец решил воссоединиться с невестой среднего и, как поговаривали, возлюбленной старшего. Такого Тиверий не одобрял. Нет, не потому, что считал грехом. За свою длинную и не всегда праведную жизнь епископ насмотрелся всякого и пришел к выводу, что если ты достаточно умен и силен, то можешь делать все. Божий гнев, равно, как и милосердие, Тиверий считал выдумкой, впрочем, весьма полезной.
Брак таянского короля волновал епископа потому, что был непонятен, а запутанность родственных и любовных отношений в делах государственных никогда ни к чему хорошему не приводила. И уж, во всяком случае, он бы предпочел, чтобы «молодых» соединил кто-то другой. Но увы!
— Ваше Преподобие, пора, —
Королевская свадьба должна быть роскошной. За полгода рассылаются гонцы ко всем потомкам великого Воля, со всех сторон Благодатных земель свозят вина, ткани, драгоценности и добытые маринерами редкости. Венчание проводит в главном храме в присутствии множества гостей сам кардинал, которому прислуживают девять епископов. Празднества длятся от полнолуния до полнолуния. А тут….
Тиберий осмотрел небольшой домовый иглеций. Хоть и освещенный восковыми факелами, и украшенный цветами шиповника, он производил гнетущее впечатление. Маленький, с низкими тяжелыми сводами, храм этот был одним из первых каменных зданий, построенных на Замковой горе, и никак не подходил для роскошного свадебного обряда. Народу здесь помещалось всего ничего, а Возвышение [81] было столь близко от амвона, что пока трое священников пели Хвалу Творцу, епископ успел рассмотреть всех членов королевского дома.
81
Возвышение — место в иглеции, на котором имеют право стоять лишь самые высокопоставленные прихожане. В больших храмах В. обычно делают одного уровня с Преддверием, так как в противном случае находящиеся на В. не могут рассмотреть все подробности службы.
Марко, затянутый в темно-красный бархат, с золотой короной на седых волосах и в пышной королевской мантии, казался маленьким, усталым и старым. Друзьями жениха были исхудавший и бледный принц Стефан, упрямо изучающий ничем не примечательный серый каменный пол, и эландский герцог, сменивший ради такого случая привычный черный колет на синий, расшитый серебром. На фоне зятя и племянника Аррой, несмотря на седину, казался молодым и удивительно живым. Тиверий встретил взгляд эландца и немного успокоился: хоть один человек в этом королевстве, кажется, сохранил голову на плечах.
Молитва закончилась, и епископ спустился к жениху. Ритуальная фраза: «Где та женщина, с которой ты хочешь связать себя, сын мой?» — гулко отозвалась под прохладными сводами.
«Она здесь, о слуга Творца!» — запел хор, и из боковой двери вышли три женщины, за которыми следовали двенадцать детей с увитыми лентами свечами в руках.
Герику вели под руки принцесса Илана, в первый раз в жизни накрасившая лицо, как советовала «Книга прелести», [82] и невыносимо прекрасная Марита с сапфировыми цветами в распущенных иссиня-черных волосах. Драгоценный букетик, подарок дочери эркарда от Рене и Жана-Флорентина, казалось, привлекал внимание принцессы Иланы больше, чем ее обязанности подруги.
82
«Книга Прелести» — популярное сочинение Хустара Арцийского, печатного мага-медикуса и известнейшего парфюмера, дававшего в ней советы по изготовлению и применению косметических и парфюмерных средств.
Сама Герика шла медленно, словно боясь наступить на подол роскошного, но совершенно не идущего ей белого платья. Тяжелые тройные юбки, широкие рукава, обилие цветов и кружев на груди превращали любую женщину в копну сена, но обычай требовал от будущей королевы, чтобы она была одета именно так. Даже роскошные светлые волосы, единственное, что в Герике было безупречным, исчезли под многослойной вуалью, украшенной жемчугом и серебряными цветами. На лице невесты читалась тупая покорность, отнюдь ее не красившая. Тиверию даже показалось, что тарскийку чем-то опоили. Однако на вопрос клирика: «Не раскаешься ли ты, дочь моя, что отдаешь себя этому человеку?» — она отчетливо произнесла: «Не раскаюсь, отец мой!»
Феликс взошел по одиннадцати застеленным зеленым бархатом ступеням и опустился в роскошное кресло гномьей работы, верой и правдой служившее четырнадцати Архипастырям. Еще несколько дней назад сама мысль об этом показалась бы ему чудовищной, но с тех пор произошло слишком много событий. Оставаясь в душе воином, Феликс перенес свалившиеся на его голову приключения с истинно рыцарским стоицизмом. Он знал одно — ему предстоит заменить Филиппа, заменить в те дни, когда на свободу вырываются какие-то странные и страшные силы. Страдать и сомневаться было некогда, надо было действовать. В Кантиску проникло предательство, и предстояло узнать, кто, кроме Амброзия, был замешан в убийстве Архипастыря.
Надо было принять меры предосторожности, чтобы убийство не повторилось. Надо было назначить нового командора Церковной Стражи, удалить в провинцию ненадежных кардиналов, доискаться, откуда же взялся господин Поррак, выявить единомышленников, разослать множество писем и, самое главное, довести до конца дело своего предшественника. Феликс знал, что может доверять Марко и Стефану в Таяне, Рене в Эланде, Добори с его людьми и Парамону в Кантиске. Всех остальных предстояло проверить…
Зал Розовых Птиц, в котором вот уже четыре века пировали в честь венценосных новобрачных, был ярко освещен. Каким бы ни было настроение короля и гостей, слуги сделали все, чтобы церемония прошла в полном соответствии с этикетом. Огромный стол на возвышении ломился от яств, цветов и золотой и серебряной утвари, в мраморных вазах по углам умирали белые лилии и красные розы, музыканты на хорах играли торжественно и нежно.
За Большим столом сидели члены королевской семьи и венценосные гости. Последних, впрочем, почти не было — не успели пригласить. Присутствовали только Рене Аррой и господарь Лах, сюзерен карликового горного княжества.
Тарскийский господарь сидел под замком и на свадьбу единственной дочери не попал. Вопреки мнению медикусов, Михай не умер, но это его, похоже, не радовало. Кровавый герцог, как втихаря стали его называть, часами молча простаивал у забранного решеткой окна и смотрел на далекие горы. Разговаривать с кем бы то ни было он не желал, но пищу принимал исправно и, похоже, рассчитывал в будущем вырваться из мышеловки.
Герика Годойя об отце не вспоминала или, по крайней мере, не говорила. С тех пор, как ей сказали о предстоящем замужестве, она вообще произнесла всего несколько слов. Больше всего тарскийка походила на заведенную куклу. Дрессировка, которой ее подвергали с детства, заставляла девушку правильно выполнить все стадии сложного свадебного ритуала. Она ни разу не ошиблась и ни разу не улыбнулась. Стефан выглядел немногим лучше. Бледный как смерть (что особенно подчеркивал роскошный зеленый колет), принц молча смотрел в свою тарелку, иногда отрывисто отвечая на неожиданные вопросы отца. Единственный, кто говорил громко и оживленно, был Рене. Не то чтобы адмирал был весел, просто он, как всегда, подставлял плечо друзьям.