Темнейшая ночь
Шрифт:
Чертыхаясь на вдохе, Мэддокс выдернул оба кинжала из дерева и заткнул их в обувь. Его взгляд поднялся к небу, минуя снег и вершины деревьев к полной луне. Он нахмурился еще злее, неистовей. Один, шаг, второй, он отступал.
Эшлин использовала дерево как рычаг и встала. Ее колени столкнулись друг с другом, почти подгибаясь под ее весом. Внезапно она вновь ощутила ледяной ветер, могла услышать шепот разговоров приближающийся к ней. Крик отчаяния нарастал внутри нее.
Три шага, четыре.
«Куда ты идешь?» поинтересовалась она. «Не бросай меня
«Некогда вести тебя в безопасное место. Тебе самой придется его найти». Он развернулся, показывая ей свои широкие плечи и твердую, удаляющуюся спину, прежде чем бросить через плечо, «Не возвращайся на эту гору, женщина. В следующий раз, ты не найдешь меня столь великодушным».
«Я не возвращусь. Куда бы ты ни шел, я последую за тобой». Угроза, да, но ее она и намеревалась держаться.
Мэддокс остановился и обернулся к ней лицом, стискивая зубы с еще более устрашающим видом. «Могу убить тебя здесь и сейчас, Наживка, как и должен. Как тогда ты последуешь за мной?»
Наживка, опять. Ее сердце беспорядочно колотилось в груди, но она решительно встретила его пристальный взгляд, надеясь, что лучше казаться упрямой и целеустремленной, чем просто окаменевшей. «Поверь мне, я бы желала, чтоб ты так и поступил, чем бросил меня одну с голосами».
Проклятие, шипение боли. Он согнулся пополам.
Теряя свою браваду пред лицом беспокойства, Эшлин примчалась к нему. Она провела пальцами по его спине, ища ранение. Нечто смявшее это громоздкое чудовище должно было быть необычайным. Он отпихнул ее прочь, и она споткнулась от неожиданного насилия.
«Нет», он сказал, и она поклялась бы, что он говорил двумя отдельными голосами. Один был человеческим. Второй…чьим-то более могущественным. Он звучал как гром, отражаясь в ночи. «Не прикасаться».
«Ты ранен?» реабилитировалась она, стараясь не выказать, как плохо завершились его действия. «Может, я могу помочь. Я…»
«Убирайся или умри», он обернулся и прыгнул вперед, растворяясь в ночи.
Болтовня обрушилась на ее мозг, словно она просто ожидала его ухода. Теперь она казалась громче, чем когда-либо прежде, трубя после драгоценной тишины.
Langnak ithon kel moradni.
Ковыляя во взятом Мэддоксом направлении, Эшлин прикрыла свои уши. «Подожди», она стонала. Заткнитесь, Заткнитесь, Заткнитесь. «Подожди. Пожалуйста» Ее ноги путались в сломанных ветвях, и она упала вновь на землю. Острая боль резанула ее щиколотку. Хныча, она приподнялась на руки и колени и поползла.
Ate iteleted let minket veszejbe.
Не могла останавливаться. Должна догнать его. Ветер хлестал ее, такой же острый как кинжалы Мэддокса.
Еще и еще голоса шумели.
Неистовый рев прорезал ночь, сотрясая землю, дребезжа деревьями.
Неожиданно Мэддокс оказался возле нее снова, прогоняя голоса. «Глупая Наживка», отрезал он. Добавил скорее себе, «глупый воин».
Выкрикивая от облегчения, она обхватила его руками. Крепко стискивая. Желая никогда не отпускать – хоть бы он и носил по-прежнему жуткую костлявую маску. Слезы заструились по щекам, кристаллизуясь на ее коже. «Спасибо. Спасибо, что вернулся. Спасибо». Она спрятала голову в изгибе его шеи, точно так, как хотела сделать это ранее. Когда ее щека прильнула к его голой шее, она содрогнулась, те теплые покалывания проскользнули сквозь нее еще раз.
«Ты будешь сожалеть об этом», проговорил он, подхватывая ее одним движением на свое плечо, словно мешок с картошкой.
Ее это не заботило. Она была с ним, голоса убрались прочь, и это было единственной значимой вещью.
Мэддокс ускорил движение, маневрируя меж этих призрачных деревьев. Все чаще, он ворчал словно от боли. Рычал словно от ярости. Эшлин умоляла опустить ее, чтобы облегчить его от тяжести ее веса, он ущипнул внутреннюю сторону ее бедра, в молчаливом приказе заткнуться к чертовой матери. В конце концов, она расслабилась в его руках и просто наслаждалась ездой. Если б только эта радость могла длиться вечно.
Глава третья.
Домой, домой, домой. Мэддокс мысленно напевал приказ, старясь отвлечься от боли.
Стараясь подавить побуждение к насилию…побуждение неуклонно нараставшее. Женщина – Эшлин – подпрыгивала на его плече, как непрошенное напоминание, что он может сломаться в любой момент и зарезать всех кто попадется под руку. Ее, в особенности.
Ты хотел потонуть в женщине, съязвил дух. Вот твой шанс. Тони в ее крови.
Его руки сжались в кулаки. Ему надо было подумать, но он не мог превозмочь боль. Она упоминала силу, прося его помощи. Не так ли? Кое-что из сказанного ею было утрачено посреди рычания в его голове. Все что он твердо знал, это то, что ему следовало оставить ее, как и намеревался.
Но он услышал ее выкрик: звук страждущего, подобный тому безумному реву, что Мэддокс сам часто хотел издать. Нечто внутри него глубоко отозвалось, и заполнило его потребностью помочь ей, потребностью коснуться ее мягкой кожи еще один раз. Потребностью, что каким-то образом смогла пересилить Насилие. Восхитительный, невероятный подвиг.
И он вернулся к ней, даже зная, что с ним она в большей опасности, чем была бы одна в лесу. Даже зная, что она скорей всего должна была отвлечь его и помочь Ловцам получить доступ в крепость.
Глупец. Теперь она была распростерта на нем, ее женственный аромат дразнил его обоняние, все ее мягкие изгибы были доступны ему для исследования.
Или для нарезания ломтиками, демон подсказал.
Она околдовывающе прекрасна, и было легко понять почему Ловцы прислали ее. Кто пожелает испортить такую сочную женственность? Кто отвергнет столь явную чувственность? Не он, как казалось.
Дурак, бессловесно чертыхнулся он снова. Ловцы! Они действительно были в Будапеште, их татуировки – мрачное напоминание о тех темных, темных днях в Греции. Ясно, что они снова искали крови, поскольку каждый из четырех мужчин, следовавших за Эшлин, нес пистолет и глушитель. Как на смертных, они бились с искусными навыками.