Темно-синий
Шрифт:
Наверно, молитва сработала, потому что мужчина кивает, как будто поверил мне. (А если даже и нет, сейчас я увезу маму отсюда, и он, скорее всего, думает, что это само по себе неплохо.)
— Я заплачу вам за разбитый ящик, — говорю я женщине и протягиваю ей деньги, на которые я должна была следующие две недели обедать.
Женщина энергично трясет головой и хлопает полотенцем — дескать, не смеши меня, мы старые друзья, и я никогда не возьму у тебя денег.
— Вы не поможете вытащить нас из канавы? — спрашиваю я водителя пикапа.
Ни слова не говоря, он прицепляет «темпо» к фаркопу своего
А потом они — мужчина из пикапа и женщина с кухонным полотенцем — стоят и смотрят, как я запихиваю маму на пассажирское сиденье и обегаю машину, чтобы сесть на место водителя.
— Чертовы мужики за рулем. — Мама все не может успокоиться. — Мужчины будут пытаться присвоить себе твои дороги, Аура. Всегда помни об этом. Они будут пытаться выманить у тебя разум. Твои мысли — дороги, посыпанные гравием.
Я ее почти не слушаю, потому что полностью сосредоточилась на том, чтобы выглядеть опытным водителем. Пристегиваюсь, хватаюсь за рычаг переключения скоростей — притворяюсь, что вожу машину уже черт-те сколько лет. Для меня это нормально, абсолютно ничего страшного, постоянно этим занимаюсь.
Я легонько нажимаю на педаль газа, но машина все равно прыгает вперед, словно укушенная. Я смотрю в зеркало — водитель пикапа и домохозяйка смотрят на все это круглыми глазами, раскрыв рты, словно дети, прилипшие к телевизору, по которому показывают какой-нибудь ужастик.
Хочется сказать им: «Я чувствую в точности то же самое».
Мы продвигаемся по дороге зигзагами — никак не освоюсь с рулем. Я вижу знак остановки, и сердце в груди подпрыгивает: я понятия не имею, как сильно надо надавить на педаль тормоза, чтобы остановить «темпо» в нужном месте. Он может остановиться где угодно — за три квартала до перекрестка, посреди перекрестка… Теперь уже мои ладони оставляют на руле пятна пота.
Кое-как останавливаюсь и уже собираюсь себя поздравить, как вдруг мама хватает меня за руку. Я оборачиваюсь, и меня начинает трясти от ужаса: она смотрит на меня таким взглядом, будто ее привязали к железнодорожным рельсам.
— Только папе не говори, Аура. Ладно? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не говори ему. Я ведь знаю, если уж ты что обещаешь, то это как дверь запереть, а ключ выбросить. Ты ведь не подведешь меня? Ты мне поможешь? Ладно? Не говори ему, хорошо? Обещай, ну же, ну обещай.
— Хорошо, хорошо, — наконец кричу я. — Обещаю. — А что мне еще остается делать?
5
Инсайт — понимание человеком того, что он болен, и осознание симптомов болезни. Человеку, для которого характерен инсайт, часто достаточно сказать, что он ведет себя как буйнопомешанный, для того чтобы он пришел в замешательство и успокоился.
Я веду маму по дорожке к дому, а сердце колотится как ненормальное.
— Шалишь, шалишь, — доносится до меня мужской голос, и «ш» в нем шипит, словно клубок змей.
Я оборачиваюсь и вижу Джоуи Пилкингтона, который стоит на крыльце дома своей матери и грозит мне пальцем. За последние месяцы он разжирел, по-другому не скажешь, если сало уже скоро через поры полезет. Увидев его, я вся подобралась, и не только из-за того, что он омерзительно выглядит.
«Держись от Джоуи подальше, — как-то сказал мне папа. Тогда я еще была совсем маленькой и носила короткий „хвостик“, а Джоуи вернулся домой в первый раз. — Я рос вместе с Джоуи, — добавил он. — Не сказать чтобы он был очень уж плохой, но… все равно держись от него подальше, ладно?»
Сначала Джоуи появлялся в доме своей матери раз или два в год. Теперь он, кажется, живет там постоянно, хотя и убеждает всех, что уедет, как только представится возможность «перевернуть страницу».
Миссис Пилкингтон постоянно твердит: «Джоуи нужно немного времени, и он опять встанет на ноги». Это прямо припев всей ее жизни. Но с другой стороны, миссис Пилкингтон и сама не дура в бутылку заглянуть. Наверное, начинаешь относиться к окружающим с большим пониманием, когда общество анонимных алкоголиков вручает тебе «монету трезвости» — тебе удалось протянуть без выпивки месяц-другой.
Да, Джоуи Пилкингтон, метамфетаминовый рот и безумие в глазах, завсегдатай обществ анонимных алкоголиков и наркоманов, постоянно только что из реабилитационного цента, «бедненький я, несчастненький», живет у матери в подвале. «Как же, перевернешь ты страницу!» — думаю я каждый раз, когда его вижу. К этой странице уже столько времени никто не прикасался, что она давно рассыпалась в прах.
— Ты сейчас должна быть в школе, нехорошая девочка! — Джоуи щерится, показывая черные пеньки сломанных передних зубов. — Шалунья, шалунья! — дразнит он меня, как будто нам обоим лет по восемь и мы с ним играем на детской площадке.
Я помогаю маме подняться по ступеням, и мы заходим в дом. Я не знаю, что еще делать, поэтому веду ее в кухню и усаживаю там под деревянными русалками.
Надо бы потрясти ее за плечи, попытаться вернуть к реальности, но она так обессиленно падает на стул, что я не решаюсь этого сделать. Мне так ее жалко. Ее тело такое вялое, оно как будто совсем без костей. Как будто мама не живой человек, а джинсовая куртка, наброшенная на спинку стула.
Я хочу схватить эту куртку, эту пустую оболочку, и выбежать на улицу с криком: «Постой! Ты забыла!» И моя настоящая мама, художница, которая учит людей рисовать и от которой пахнет солнцем, обернется и скажет: «Боже мой. И как я могла ее забыть». Я придержу куртку, а она засунет руки в рукава, застегнет «молнию» и улыбнется. «Вот это другое дело», — скажет она, и все опять будет нормально.
Да. Нормально, что бы это слово ни значило.
— Мам?
Она морщит лоб:
— Ты все кристаллы пересчитала?
Мама считает, что кристаллы — важные и могущественные предметы. Они хранят информацию, обладают целительной силой, примерно как английский заварной крем (прабабушкин рецепт), который готовит мама Дженни всякий раз, когда та подхватывает простуду. Когда у меня болело горло, или я съедала что-нибудь не то и травилась, или даже в тот раз, когда я заразилась мононуклеозом от этого дебила Адама Райли, мама давала мне подержать кристаллы. Но каким-то образом я понимаю, что она говорит не о тех кристаллах. Не о тех тяжелых, с острыми краями, кристаллах кварца, о которых мама частенько говорила, что чувствует, как они вибрируют.