Темное прошлое прекрасного принца
Шрифт:
– Многим интересно, – парировала девушка, – двигать науку вперед.
– Верю. А тебе – интересно? Только не надо врать, со мной этот номер все равно не пройдет.
– Нет, – покачала головой Майя, – неинтересно. Я вообще не знаю теперь, что мне интересно, а что – нет. У меня глобальный кризис и переоценка целей и ценностей.
– Понятно, – сказал Сергей, – одевайся, пора ехать.
Он накинул на голые плечи рубашку и завел машину.
…Чабрецов ходил из угла в угол с чашкой чая в руках. Он думал, но картинка никак не складывалась.
«Во-первых, их всего четверо – тех, кто мог совершить убийство, – думал Чабрецов, – Майя, Алена, Роман и Олег. Из них троих железный мотив есть только у Романа, потому что он наследует часть денег, да еще и у Олега, который тоже что-нибудь бы получил. Правда, он и сам неплохо зарабатывает, но вдруг у него есть долги?»
Майор записал на листе бумаги: «Проверить финансовое состояние Олега Гондураскина и его родни». Потом он вновь принялся ходить по кабинету и думать.
– Алена и Майя, – сказал Чабрецов вслух. – Я думаю, что их надо вообще отбросить. Ну зачем Алене, успешной девушке, владелице своего турагентства, убивать Полину? Из-за младшей сестры? А Майе зачем убивать бывшую жену своего любовника? Вообще незачем абсолютно, разве что она надеется получить часть денег из наследства Полины через Романа. Ну, или еще вариант – один из этой троицы ненавидит Полину. И ее убили просто из ненависти.
Но Чабрецов больше верил в убийства из меркантильности, чем из недобрых чувств.
Ксения влезла в троллейбус. Ее топтали, пихали, рвали на части и ругали последними словами.
«Ужас, – думала Дюк, – прямо-таки сюжет из серии „принцы и нищие“. Еще вчера я носила платья ценой в десять тысяч долларов, туфли от Прада и ездила в „Тойоте Ленд Крузере“. А сегодня я в чужих ботинках на три размера больше, в жуткой одежде, пригодной только для того, чтобы пугать ворон в огороде, и еду в троллейбусе».
– Ой, мама, тетя бомж! Смотри! – закричал ребенок.
Ксения покраснела до корней волос.
«Как же так получилось, – продолжала думать она, – что я оказалась в такой ситуации? Да, я влюбилась и готова была стать образцовой домохозяйкой – сидеть дома, варить борщи и супчики куриные, детишек рожать и нянчить… А ездить в общественном транспорте в чужих ботинках я не собиралась вовсе!»
И у Ксении появилась здравая мысль о том, что совершенно не обязательно было отказываться от певческой карьеры ради семейного счастья. Потому что если это счастье рухнет, то девушка, все положившая на алтарь любви, останется и без этой самой любви, и без денег. А так хоть деньги останутся.
– Выходите? – рявкнули у нее над ухом.
– Не знаю, – честно сказала Ксения, – думаю еще. Может, выйду, а может, дальше поеду.
– Странно, – сказал тот же голос у нее над ухом, – одежда у тебя с помойки, а пахнешь хорошо.
– Может, теперь свалки ароматизируют? Чтобы летом не воняли? – предположила пассажирка с тортом.
– Чушь! – воскликнул мужчина. – Чепуха, идиотизм! Чем их можно ароматизировать, помойки-то? Одеколоном тройным?
– Кстати, я прочитала в одном журнале, что мусорное ведро будет лучше пахнуть, если туда бросать банановые шкурки, – продолжила женщина, нежно прижимая к груди тортик.
– А куда же их еще бросать? – не понял мужчина. – В окно?
– Ну вы тоже скажете, в окно! – обиделась женщина.
Ксения посмотрела на торт и поняла, что очень хочет есть. Просто смертельно. Как ей хотелось бы сейчас схватить это пышное белое чудо и вонзить туда зубы!
– Последний раз я ела вчера, – сказала она вслух.
– Бедное дитя! – воскликнула старушка в клетчатом платке. – Хочешь, я угощу тебя свеклой?
– Спасибо, не надо, – смутилась Дюк. Она была растрогана.
– Я заметила, как ты косишься на мой торт, – сказала женщина, – но думала, что ты любуешься им из чисто эстетических соображений.
Ксения сглотнула слюну. Троллейбус, тащившийся до этого еле-еле, остановился окончательно.
– Пробка. Стоячая, – сказал кто-то.
Все видимое пространство дороги было плотно занято машинами разных цветов и марок.
– Вот супостаты! – сказала бабулька и поправила клетчатый платок. – Это все буржуи виноваты, которые на машинах ездят. Пересадить бы их всех на общественный транспорт, как в советские времена, и дороги сразу опустели бы. Только самым главным начальникам тогда разрешалось на машинах ездить. Вот у Сталина, например, была «Победа». У самого Сталина! А сейчас кто на «Победе» ездит? Да кто попало… Вот оно, падение нравов!
В этот момент в дверь троллейбуса со стороны улицы громко постучали.
Ксения с сожалением оторвалась от созерцания торта и посмотрела в сторону дверей, складывающихся гармошкой.
В длинное овальное окно на нее с мольбой глядел Пуканцев.
– Ксения! – закричал он, увидев подругу. – Ксения, я все тебе объясню!
Пассажиры переглянулись.
– Вот что духота делает, – сказал мужчина, – мне Пуканцев мерещится, форвард наш прославленный. Чудеса!
– А чего он к нам-то ломится? – спросила старушка. – Странно это.
– И Ксению к тому же зовет, – сказала женщина с тортом.
Дюк стояла и смотрела на искаженное мукой лицо любимого, нос которого расплющился о стекло. Она молчала. Воспоминание о том, как Игорь сбежал от нее в туалет и закрылся там, еще было слишком свежим.
– Ксения! Я люблю тебя! – снова закричал Пуканцев и принялся молотить кулаками по троллейбусу.
Дюк по-прежнему молчала. Игорь принялся расталкивать половинки двери. Наконец, запыхавшись, он просунул внутрь голову.
– Дорогая моя, – прохрипел он, страдальчески глядя на Дюк.
Голова Пуканцева находилась в салоне, туловище торчало на улице.
– Ты подлый предатель! – закричала девушка, начиная плакать.
– А вот и нет, – не согласился Игорь, – у меня просто были проблемы.
– Но ты меня оставил! В беде!
– Да, это ужасный поступок, – согласилась голова Пуканцева, – но я тебе все объясню. Честно! До последних мельчайших физиологических подробностей. Раньше у меня не хватало мужества тебе все рассказать, а теперь оно нашлось. Мужество, я имею в виду.