Темные истории
Шрифт:
Новенькая с трудом перевела дух, стерла пот со лба, внимательно поглядывая на своих спутников. Вовка никак не мог отделаться от ощущения, что ее светлые, нереально бирюзовые глаза видят его насквозь.
— Возможно, будет страшно, — наконец сказала новенькая и прошла в катюшину квартиру.
Почему открыто? Почему страшно? Кто ты вообще такая? Десяток вопросов закружился вокруг Вовки, с подростка словно пелена спала, когда он нерешительно замер на пороге. Но задавать их было поздно.
Его подтолкнула Леся; осознание того, что
В квартире было темно и тихо, а еще прохладно, и пахло гнилью… Острое чувство запустения, заброшенности навалилось на подростка, осторожно прошедшего на кухню.
На столе стояли две чашки, коричневые от засохшего недопитого чая, на блюдце лежало домашнее печенье, затвердевшее до состояния камня, все покрывал слой серой пыли… На подоконнике — ваза с засохшими астрами… Вовка узнал в них тот самый букет, который подарил Кате после линейки… Передвижная рамочка настенного календаря замерла на первом сентября.
В соседней комнате негромко вскрикнула Леся, и подросток моментально кинулся к ней. Школьница стояла, прижав к лицу руки, расширенными от ужаса глазами глядя на бесформенную темную массу, в которой с трудом угадывались очертания двух человеческих тел.
Мужчина и женщина, словно иссушенные, покрытые пушистым слоем плесени, взирали на подростков черными провалами глазниц, замерев в немом крике. На женщине был милый розовый халат, мужчина закрывал ее собой.
— Ч-что это? — живот скрутило спазмом, голос охрип, Вовка повернулся к Лесе, та только покачала головой, выбежав из комнаты.
Неожиданно квартиру тряхнуло, пол задрожал, что-то сухо затрещало и защелкало, зашатался шкаф, дверцы его распахнулись, и в комнате закружились фарфоровые чашки, хрустальные бокалы, какие-то сувенирные мелочи. Подросток поспешил убраться из комнаты, и вовремя — не выдержавший тряски шкаф рухнул на пол, погребая под собой останки женщины и мужчины.
Пробежав короткий коридор, паренек толкнул первую попавшуюся дверь и изумленно замер на пороге: пол не дрожал, ничего не шаталось, теплые тона, в которые окрасили стены и мебель лучи закатного солнца, успокаивали…
Какой закат? Какое солнце?
У окна стояла совершенно обнаженная девушка с длинными черными волосами, полными алыми губами и зелеными глазами. Яркими, светящимися зелеными глазами.
— Прикрой дверь, — певуче произнесла она чарующим голосом, и Вовка подчинился, чувствуя, как в голове начинает клубиться сладкий туман. — Умница, мальчик. А теперь подойди ко мне.
Шаг. Один. Второй. Четвертый… Что-то обожгло руку, сжимающую маленький холщовый мешочек. Мешочек?
— Брось его. — Этот голос. Восхитительный, небесный, пленительный. Самый прекрасный в мире голос… — Давай, мальчик, брось его.
Вовка медленно вытянул руку из кармана, уставился на то, что жгло ладонь…Откуда у него это? Надо выбросить…
И тут перед глазами возникло улыбающееся лицо Катеньки, ее смеющиеся зеленые глаза, когда она принимала из его рук букет астр, и пахнущий осенью двор, и неожиданно теплый ветер, растрепавший челку…
Вовка испуганно сжал в руке отданный новенькой мешочек, вскинул голову, глядя прямо в ядовитые злобные глаза. Катеньки?..
Страшно, такты сказала, ясноглазая, странная девушка? «Страшно» по сравнению с нахлынувшим на подростка ужасом было пустым, ничего не значащим словом. Жуткие глаза твари на лице милой, светлой девочки парализовывали.
— Где… Катя? — хрипло выдохнул Вовка.
Запахло мятой, и комната начала рассыпаться, осыпались даже тонкие лучики закатного солнца. Вовка понял, что стоит посреди заброшенной девичьей комнаты, когда-то бывшей очень уютной и симпатичной. В углу позади него рыдала Леся, прижимая к себе бледного неподвижного Димку. Перед окном, щуря светящиеся зеленые глаза, стояла не-Катя, а между ней и подростком замерла новенькая.
— Притащила сюда этих сопляков влюбленных, ведьма? — голос был хриплый, низкий, потусторонний. — Не стыдно было над мальчонкой чаровать?
— Ни капли. — Новенькая склонила голову к плечу, ее пальцы начинали разгораться холодным бирюзовым пламенем.
— Не боишься? — существо улыбнулось, хищная полубезумная улыбка исказила доброе лицо Катеньки, а потом метнулось к девушке, отшвырнув Вовку к стене.
«А ведь я и имени ее не знаю… — собственные мысли показались подростку абсолютно неуместными, глупыми. — Нужно встать и помочь ей!»
Но встать не получалось, ноги не слушались, тело била крупная дрожь, и все, что Вовка мог, это смотреть, как голая не-Катя, обвивает шею незнакомки, шепча:
— Не боишься, а, ведьма? Я ведь сильнее…
— Врешь, — девушка не смотрела на существо, старательно отводила взгляд.
— Бои-и-ишься… — удовлетворенно протянуло чудовище, облизнувшись.
Вокруг пламени на пальцах новенькой кружились искорки.
— Врешь. — Вновь повторила незнакомка, наконец поднимая взгляд, Вовке показалось, что ее глаза сверкают, словно родниковая вода на солнце.
Существо попятилось, зашипело, присело и бросилось прямо на девушку, или на… «меня?»…
Новенькая возникла перед ним внезапно, выбросив вперед руку.
Когда-то светлое, а теперь покрытое пылью покрывало кровати забрызгало кровью, комнату сотряс вопль, от которого вылетели стекла, вопль, взорвавшийся дикой болью в сердце, и последнее, что помнил Вовка — это длинные бирюзовые волосы, закрывающие спину незнакомки и то, как под ноги ей падает обнаженное тело семнадцатилетней девочки со злыми голодными глазами нечисти…
Она любила сентябрь: его все еще теплое солнце, яркие краски осенних цветов и робкие желтые листья, изредка срывающиеся вниз и летящие, кружась, пока не лягут на тротуар.