Темные кадры
Шрифт:
– И что это должно означать, Шарль?
Разумеется, он почувствовал мою тревогу. Напустил на себя философский вид, вздернул худые плечи:
– Повысили его, Ромена-то. Сделали контролером и…
– Когда именно?
Шарль поджал губы, словно мы подошли к неизбежному финалу:
– В понедельник, после твоего ухода.
Мне оставалось только поздравить себя с развитой интуицией. Но главное – я в полном дерьме. Шарль сочувственно похлопал меня по плечу, словно принося соболезнования. Он соображал куда быстрее, чем можно предположить.
– Если я тебе понадоблюсь… – предложил он. – Я ведь тоже там был и все видел.
А вот это не приходило мне в голову. Дабы подбодрить меня, Шарль воздел указательный палец, изрекая очередную сентенцию:
– Когда дровосек заходит в лес с топором на плече, деревья говорят: топорище – это кто-то из наших.
Байка о топорище что-то мне напомнила, но независимо от манеры выражаться достаточно было глянуть на Шарля, чтобы осознать все великодушие его предложения.
– Очень любезно с твоей стороны, Шарль, но я не хочу, чтобы из-за меня ты потерял и ту работу, которую имеешь.
У Шарля вдруг стало усталое и разочарованное лицо.
– А главное, на твой взгляд, я не самый презентабельный свидетель, верно? Ну что ж, должен признать, что ты чертовски прав. Если ты потащишься в суд с таким отребьем, как я, в качестве единственного свидетеля, то рискуешь получить… как бы это сказать…
Он искал подходящее слово. Я предложил:
– Прямо противоположный результат?
– Именно! – воскликнул Шарль. – Прямо противоположный результат!
Он был вне себя от радости. Найти правильное слово – это настоящая победа. Он даже забыл о всяком сочувствии ко мне. Только покачивал головой, очарованный точностью выражения. Пришел мой черед похлопать его по плечу. Но я-то искренне ему соболезновал.
Я собрался было уходить, но Шарль ухватил меня за руку:
– Заглянул бы как-нибудь вечерком ко мне на рюмочку… Я хочу сказать…
Пока я пытался представить себе, что имелось в виду под «ко мне» и что вообще означает это приглашение, он уже удалялся своей размашистой танцующей походкой.
Возвращаясь домой, я прикидывал и так и этак.
В метро я проверил, сохранился ли у меня номер мобильника Ромена. Кажется, «Перевозки» восприняли эту историю слишком всерьез. Они укрепляли свои позиции. Меня оставили совершенно безоружным.
Я быстро прикинул: если Ромен работает по ночам, возможно, он еще не заснул.
Звоню.
Трубку сразу же снимают.
– Привет, Ромен!
– А, привет!
Он меня мгновенно узнал. Можно подумать, ждал моего звонка. Голос приветливый, но не самый искренний. Я уловил некоторую скованность. Николь говорит, что безработица превратила меня в параноика, и, возможно, она права. Ромен делится со мной своим неожиданным назначением.
– А как ты, старина? – тут же спрашивает он.
«Старина»… Со временем мне это нравится все меньше и меньше. Николь говорит, что безработица сделала меня слишком чувствительным.
Я
– Быть такого не может! – восклицает ошеломленный Ромен.
Нет никакого смысла продолжать. Он делает вид, что удивлен новостью, которая давно всем известна и наверняка обсуждается уже три дня. Если он решил запудрить мне мозги, то ничего у него не вышло.
– Если мне придется предстать перед судом, твое свидетельство очень бы помогло.
– Ну конечно, старина!
Вот теперь все ясно как день. Если бы он замялся, заколебался с ответом, будет ли свидетельствовать в мою пользу, у меня еще оставались бы шансы. Но так… Он сделал свой выбор, наш Ромен. За два дня до явки в суд он пропадет и перестанет подходить к телефону. Я все-таки решил перепроверить:
– Спасибо, Ромен. Правда, спасибо, ты молодчина!
Туше'. Он уловил иронию. Пауза в доли секунды перед последовавшим ответом подтверждает все мои опасения.
– Не за что, старина!
Я повесил трубку в некоторой растерянности. На мгновение задумался, не обратиться ли все-таки к Шарлю. Если я попрошу, он потеряет работу, но в суд придет. Но, как мне кажется, он не внушит ни малейшего доверия, и все это будет зря. Тем не менее, если ничего другого не останется, придется так и сделать. А какой еще выход?
Дамоклов меч над моей головой приподнялся еще на толику, и чем выше он поднимается, тем разрушительней будет эффект, когда он упадет. Чувствую, как во мне зарождаются самые что ни на есть дикарские мысли.
Почему они решили так со мной поступить?
Почему они из кожи вон лезут, лишь бы не дать мне приподнять голову над водой?
Ромена-то я понимаю. Я даже на него не сержусь. На его месте, если бы передо мной встал выбор – помочь приятелю или сохранить работу, я бы тоже не колебался. Но вот «Перевозки»…
Ночью я обдумывал возможные варианты собственной ответной реакции. Учитывая обстоятельства, я выбрал покаяние. Напишу им письмо с извинениями. Если пожелают, могут вывесить его на доску объявлений или разослать всем служащим вместе с расчетной ведомостью, мне плевать. Потеря этой работы сама по себе была жестоким ударом, но рисковать вдобавок судебным процессом, который сдерет с меня последнюю чистую рубашку…
Вернувшись домой, я кинулся в свой кабинет. Курьер наверняка явился спозаранок, потому что застал Николь. Она получила за меня довольно толстый пластифицированный конверт с логотипом «БЛК-консалтинг». Сердце заколотилось: быстро же они обернулись.
Обычно, если мы с Николь оставляем что-нибудь друг другу, то обязательно вместе с записочкой – шутливой, если настроение бодрое, или игривой, если чувствуем себя в ударе. Или же просто любовной, если ни того ни другого не наблюдается. Но этим утром Николь просто положила конверт на мой письменный стол, без всяких комментариев.