Темные реки сердца
Шрифт:
Даже не остановившись на красный свет, Спенсер повернул направо и влился в поток машин, двигаясь в южном направлении подальше от дома Валери. Ему все время хотелось увеличить скорость до предела. Однако он боялся, что его задержат за превышение скорости.
«Что же произошло?» – в смятении думал он.
Собака тихонько взвыла в ответ.
«Что же она такое могла сделать, что они разыскивают ее?»
Вода стекала ему на лоб и попадала в глаза. Он промок до нитки. Он потряс головой, и холодные капли полетели с его волос, забрызгивая щиток управления, обивку сиденья
Рокки фыркнул.
Спенсер включил печку.
Он проехал пять кварталов и дважды сменил направление, прежде чем почувствовал себя в безопасности.
"Кто же она такая? Что же она сделала такого!"
Рокки почувствовал изменение в настроении хозяина. Он уже больше не сидел, съежившись, в углу, а занял свое обычное место посередине сиденья, и хотя немного еще нервничал, но уже не испытывал страха. Он внимательно изучал мокрый от дождя город и Спенсера, отдавая, однако, предпочтение последнему, и время от времени поднимал одно ухо и вопросительно взглядывал на хозяина.
– Господи, и чего это меня туда понесло? – вслух произнес Спенсер.
Хотя из печки шел горячий воздух, его не переставало трясти. Однако он дрожал не только от холода, и никакое тепло не помогло бы унять эту дрожь.
"Мне там нечего было делать, зачем я пошел? Может быть, ты, приятель, знаешь, чего меня туда понесло? М-м-м? Потому что, убей Бог, я и сам этого не пойму. Это была такая глупость".
Он сбросил скорость, чтобы пересечь перекресток, залитый водой, на поверхности которой плавал всевозможный мусор.
Лицо его горело. Он взглянул на Рокки.
Он только что солгал псу.
Давным-давно он поклялся никогда не лгать себе самому. Он оставался верным своей клятве немногим больше, чем это делает пьянчужка, когда перед Новым годом дает себе торжественное обещание никогда не притрагиваться к проклятому зелью. По правде говоря, он менее многих поддавался искушению самообмана и самоиллюзий, но все же нельзя было утверждать, что он всегда говорил себе правду. Или даже, что он всегда хотел ее знать. В сущности, он только старался быть правдивым с самим собой, но частенько принимал за истину полуправду или лишь намек на истину – и жил вполне спокойно и с этой полуправдой, и с намеками.
Но он никогда не лгал своему псу.
Никогда.
Между ними были самые искренние и честные отношения, которые только возможны между живыми существами, для Спенсера это значило очень много. Нет. Больше, чем много – для него это было свято.
Рокки, с его большими выразительными глазами, честным сердцем, буквально раскрывавший душу, используя лишь язык движений, главным образом, виляя хвостом, не был способен на обман. Если бы он умел говорить, то был бы совершенно открытым при его абсолютной бесхитростности. Лгать собаке – это даже хуже, чем лгать ребенку. Черт возьми, даже если бы он солгал Богу, он бы не чувствовал себя так скверно, поскольку Бог ожидает от него меньше, чем бедняга Рокки.
Никогда не лги псу.
– Хорошо, – произнес он, останавливаясь
Дождь по-прежнему барабанил по крыше машины. Безостановочно щелкали дворники.
– Да, она хорошенькая, но нельзя сказать, что красавица. Нет, не красавица. Просто в ней есть что-то... что-то такое. Она какая-то особенная. – Мотор стучал вхолостую. Спенсер вздохнул и произнес: – Ладно уж, на сей раз скажу всю правду. Все как есть, ладно? Больше не буду ходить вокруг да около, ладно? Я пошел в ее дом, потому что...
Рокки смотрел на него немигающим взглядом.
– ...потому что я хотел найти жизнь.
Собака отвернулась от него и стала смотреть вперед. Очевидно, его объяснение вполне ее удовлетворило:
Спенсер стал думать над словами, произнесенными в попытке быть откровенным с Рокки. «Я хотел найти жизнь».
Он и сам не знал, смеяться ему или плакать. В конце концов, он не сделал ни того ни другого. Он просто поехал вперед, то есть сделал то, что делал все эти последние шестнадцать лет.
Включился зеленый.
Рокки теперь смотрел только вперед, и Спенсер ехал домой сквозь дождливую ночь, сквозь одиночество огромного города, под странно расцвеченным небом, которое было желтым, как желток, серым, как пепел крематория, и зловеще черным на самом горизонте.
Глава 2
В девять часов, после провала в Санта-Монике, Рой Миро возвращался в свою гостиницу в Вествуде и обратил внимание на «Кадиллак», стоящий на обочине шоссе. Красные вспышки аварийных огней дождевыми змейками отсвечивали на мокром ветровом стекле. Заднее колесо со стороны водителя было спущено.
За рулем сидела женщина, очевидно, ожидающая помощи. Кроме нее, в машине как будто никого больше не было.
Рой с беспокойством подумал, каково женщине оказаться одной в подобной ситуации, в любом районе Лос-Анджелеса. В наше время этот Город ангелов уже не то спокойное место, которым был когда-то. И весьма сомнительно, что в пределах города можно найти хоть одного человека, живущего по-ангельски. Дьявольски – это сколько угодно. Этого хоть пруд пруди.
Он остановился на обочине впереди «Кадиллака».
Ливень был еще сильнее, чем днем. Казалось, его гонит с океана сильнейший ветер. Серебристые струи, колеблющиеся под порывами ветра, напоминали очертания какого-то призрачного корабля во мраке ночи.
Он взял с пассажирского сиденья пластиковый капюшон и натянул на голову. Как всегда в плохую погоду, на нем были плащ и боты, но он знал, что и несмотря на непромокаемую одежду все равно промокнет. Однако у него хватило совести не проехать мимо застрявшей машины как ни в чем не бывало.