Темные века
Шрифт:
– Поехали, машина прогрета. По дороге подхватим Васю и рванем на Удельную.
– Поехали!
Мы уселись в машину, и я аккуратно вырулила на проспект. Не отрывая взгляда от дороги, попросила:
– Достань карту из бардачка, будешь подсказывать. Я ее, конечно, смотрела и прикидывала, но мало ли? Путь неблизкий.
Василий ждал нас на остановке возле метро «Черная речка» – он намного лучше меня знал город с точки зрения автомобилиста, поэтому сразу предложил такой вариант. За спиной у него был объемистый рюкзак:
– Мама оторвала от сердца целую кучу старых штор и занавесок, их у нас девать некуда уже лет пять как.
– Зачем вам столько?
– Мама любит часто изменять обстановку в квартире, но делает это в основном за счет мелочей – занавески, скатерти, картины. Вот и скопилось всего куча. Папа же ворчит, потому что не любит лишние вещи вокруг себя. Дразнит маму барахольщицей.
– Значит, он у тебя минималист? – блеснула Нина эрудицией.
– Ну да. Он вообще лучше себя чувствует, когда есть, где развернуться и погулять. Криста, сейчас нам направо, через мост и вдоль Черной речки на север.
– Поняла, – я успела перестроиться в нужную полосу движения.
С помощью его своевременных подсказок мы достаточно быстро добрались до нашей цели, умудрившись не заплутать и не вляпаться в возможные неприятности. А вполне могли бы: на перекрестке с улицей Матроса Железняка прямо перед нами случилась серьезная авария – несколько машин сцепились на повороте. Кто кого не пропустил – было неясно, да и не интересно, своих дел достаточно.
– Банда идиотов, – бросил Василий, посмотрев в их сторону, – все на понтах, а думать им религия, наверно, запрещает.
– И ПДД запомнить, – я аккуратно объехала затор по крайней левой полосе, – мы дальше прямо?
– Да, по Коломяжскому.
Блошиный рынок доживал до основных снегов и морозов: остались только самые стойкие продавцы. Впрочем, те, кто был нам нужен – работали. Анна Арсентьевна соорудила себе из палок и пленки шалашик от ветра и бодро зазывала покупателей. Вспомнила нас, поздоровалась. Мы в ответ вежливо расспросили про ее дела и сообщили, что имеем товар на продажу. Та обрадовалась, предложила показать. Костюм она оценила аж в полторы тысячи рублей: был он пошит еще в годы революции и потому достаточно высоко ценился знатоками. Мы договорились, что после реализации она нам позвонит. Так же повезло и Нине – те же полторы тысячи за пальто чуть помоложе моего костюма ее вполне устроили. Василий отдал все занавески по триста рублей за штуку.
– Теперь журналы пристроим, и отлично.
Дим Димыч в теплом тулупе и неизменной алой бейсболке мне обрадовался, расспросил про наши дела и забрал журналы. Правда, цена оказалась копеечная – по десятке за штуку. Но если учесть, что было их много – опять-таки вышла приятная сумма.
– Забегайте, как-нибудь, – напоследок он протянул мне новенькую визитку, – как тут все закроется, я в Крупу перееду, уже договорился.
– Непременно, – я сунула кусочек картона в карман.
Разобравшись с проблемами, мы пошли по оставшимся от летнего изобилия двум рядам – посмотреть, что есть хорошего. Точнее, нас потянула Нина:
– Вдруг еще что классное найдем?
– Что можно найти тут? – Вася был настроен скептически.
– Например, я купила самовар дореволюционный, на шишках, за смешные деньги, – я тоже приглядывалась к товару, – и прекрасный немецкий сервиз, и чугунную сковородку на ножках.
– Помнишь, что нам рассказывали про подачу? О важности посуды?
– И, кроме того, антиквариат сейчас – прекрасная инвестиция. Деньги дешевеют, а старина со временем только дорожает.
– Да? – Василий с сомнением посмотрел на нас, но спорить не стал.
Я обнаружила дивное блюдо, итальянской фабрики Джинорри. Ну, так следовало думать из-за клейма: красная шестиконечная звезда.
– Это сколько? – старательно сохраняя невозмутимый вид.
– Четыреста! – тетка прищурилась с подозрением.
– За немецкое-то?! Сто, не больше.
– Ну хорошо, триста.
Видать, торговля совсем стала… я помотала головой:
– Дорого. Бабушка меня прибьет за такую трату. Сто пятьдесят.
– Докинь до двухста, и по рукам?
Я сделала вид, что размышляю, помялась, потопталась. После паузы, когда тетку уже заколбасило, резко отмахнулась рукой:
– Ой… да… ладно, двести! По рукам?
– По рукам, – она торопливо шлепнула мне по подставленной ладошке и схватилась за упаковку.
Я отсчитала деньги, приняла пакет.
– Ходу!! – подхватила друзей.
– Учись! – Нина, когда мы отошли подальше, захихикала, – ну Криста, ну ты даешь!! А говорила, что торговаться не умеешь!
– Торговаться у итальянцев в крови, – я поддернула пакет, переступая через скользкий помост, – но одной сюда ездить стремно.
– А причем тут итальянцы? – поинтересовался Вася.
– Мои предки при Екатерине Великой приехали в Россию из Италии. Так что, свои корни я знаю.
– Круто!! – парень уважительно покрутил головой, – а мы из рязанских крестьян будем. Ну что, домой? Товар сбыли, что-то купили.
– Пожалуй. Ты ничего себе не хочешь?
– Не, я лучше родителям деньги привезу, а не новый пылесборник. Папа будет рад, что от вещей избавился, мама порадуется прибыли, а я – приключению.
– Тут летом классно, – Нина помогла мне с блюдом, пока мы перелезали через наледь, – осторожно, скользко!
– Ну да, обязательно как-нибудь съездим еще и летом.
В машине, уже выезжая на дорогу, заметила:
– Бабушка будет рада такой вещице с исторической родины.
– Ты же сказала, что блюдо немецкое? – удивился Василий.
– Нет, судя по клейму – ранняя «Дионорре-Дочья». Век семнадцатый, восемнадцатый, не позже. Потом они добавили на клеймо звезде уголков.
– Ух, ты!! – он покрутил головой, – ну ты даешь!
– У нас от предков ваза осталась, с таким клеймом. Потому и знаю. А теперь еще и блюдо будет.