Темные замыслы
Шрифт:
С каждым часом темнота и холод все больше угнетали путешественников. В нервном напряжении держала и мысль о том, что внизу, под ними, притаились создавшие этот мир таинственные существа. Что они замышляют? Почему не показываются людям? А главное — где же Пискатор?
Сирано пребывал в совершеннейшем потрясении. Он молчал, замкнулся; по-видимому, мысли о гибели Файбраса преследовали его. Но Джил казалось, что у француза есть и какой-то другой повод для волнений.
Доктор Грейвс попросил ее зайти к нему. Когда она шагнула в медицинский отсек, врач сидел на краю стола, покачивая ногой.
— Они все так страшно обгорели, что при осмотре мне было трудно их идентифицировать. Но Обренову я не мог спутать ни с кем. Ее мозг я исследовал первым и обнаружил вот это. Но прежде, чем вызвать вас, я вскрыл все трупы.
— Шарик был лишь у нее?
— Нет, еще у двоих.
— Та-ак! Теперь меня интересует Торн.
Джил тяжело опустилась на стул, взяла трясущимися руками сигарету.
— Послушайте, — обратился к ней Грейвс, — у меня в шкафчике есть медицинский спирт. Вам сейчас просто необходимо подкрепиться.
Пока доктор доставал бутылку, Джил рассказала ему о споре между Обреновой и Торном. Грейвс плеснул в кружку пахучей жидкости.
— Не связано ли это с ее отказом работать вместе с Торном?
— Не думаю. Но истинная причина совершенно непонятна.
— А кому она понятна? Кроме Торна, разумеется. Ну, будьте здоровы!
Она выпила обжигающую жидкость.
— Мы не найдем ничего подозрительного в спорах между Файбрасом, Торном и Обреновой. Чаще всего они касались работы, — Джил помолчала. — Но есть одно обстоятельство, которое сначала не привлекло моего внимания… Я, знаете ли, как Шерлок Холмс, который вдруг вспомнил, что собака-то не лаяла. Дело в том, что в каюте Торна не нашли его чашу. Я велела обыскать весь вертолет — тоже ничего. Вы сказали, он пришел в себя. Можно с ним поговорить?
— Не слишком долго, хотя я посоветовал бы еще подождать. Он очень слаб и, если не захочет отвечать, может притвориться потерявшим сознание.
Зазвонил внутренний телефон. Грейвс нажал кнопку.
— Доктор, это Когсвел. Можно поговорить с капитаном?
— Я слушаю, — отозвалась Джил.
— Капитан, во втором вертолете мы обнаружили бомбу. Около четырех фунтов на вид, взрыватель подсоединен к рации. Расположена возле оружейного ящика.
— До моего прихода ничего не предпринимайте. Я хочу взглянуть на нее.
Джил поднялась.
— Вряд ли стоит сомневаться, что Торн подложил бомбу и в вертолет Файбраса. Инженеры еще не определили причину взрыва, но их старший считает, что, скорее всего, это была бомба.
— Та-ак! — протянул Грейвс. — Весь вопрос в том, зачем ему это понадобилось.
Джил шагнула к двери, но вдруг остановилась.
— Мой Бог! Если Торн заминировал оба вертолета, то он мог начинить бомбами и весь дирижабль! Мы не нашли передатчика в его каюте — наверняка, он спрятан где-то в другом месте!
Она приказала объявить тревогу. Пока Коппенейм формировал поисковые группы и давал им задание, Джил прошла в ангар. Да, взрывное устройство было там, где его обнаружил Когсвел. Она опустилась на колени и, направив на серую массу луч ручного фонарика, внимательно ее осмотрела. Пластиковая взрывчатка! Покинув кабину вертолета, она приказала старшему группы:
— Немедленно удалите взрыватель и отключите приемник. И вызовите радиоинженера — пусть выяснит на какую волну он настроен. Впрочем, нет! Я поговорю с ним сама.
Исследование нужно проводить в тщательно экранированном помещении, сообразила Джил. Если Торн действительно подложил бомбы, то он мог настроить приемник на различные волны для каждой, чтобы избежать случайного срыва. И сейчас любые необдуманные действия могут привести к катастрофе.
Сирано неподвижно сидел в кресле пилота, вперив глаза в ветровое стекло. Он оглянулся, когда Джил подошла к нему.
— Позвольте спросить, что обнаружил доктор Грейвс?
Она больше не могла скрывать от него правду и рассказала все.
Когда она закончила, француз не произнес ни слова. Его пальцы нервно постукивали по щитку, глаза уставились в потолок, как будто он читал там неведомые письмена. Наконец, Сирано встал.
— Мне бы нужно поговорить с вами наедине. Если возможно, то немедленно. Не пройти ли нам в штурманскую рубку?
Он пропустил ее впереди себя и запер дверь. Джил села и закурила сигарету. Сирано принялся нервно расхаживать взад и вперед, скрестив руки на груди.
— Совершенно ясно, что Файбрас, Торн и Обренова — Их агенты. Мне трудно представить Файбраса в роли шпиона. Он был достойным человеком… Впрочем, насколько мне известно, и этики, и их агенты утверждают, что насилие им ненавистно. Хотя должен сказать, что Файбрас умел проявить твердость… и не всегда он действовал мирными средствами. Вспомните эту историю со Штерном… Мне кажется, вы рассказывали, что Файбрас вынужден был защищаться, когда тот напал на него.
— Не помню такого разговора, — твердо сказала Джил. — И давайте лучше начнем с самого начала.
— Прекрасно. Сейчас я сообщу вам то, что обещал хранить в тайне. Пожалуй, впервые в жизни я не сдержу своего слова, — губы Сирано искривились в горькой усмешке. — И меня оправдывает лишь то, что я, возможно, был вынужден дать обещание врагу… таинственному и грозному.
Это случилось семнадцать лет назад. Господи, как давно и как недавно все это было! В те годы я жил в стране на правом берегу Реки, где большинство жителей — мои соотечественники и современники. На левом берегу обитали смуглокожие дикари-индейцы с Кубы еще доколумбовых времен — весьма миролюбивый народ. Правда, поначалу не обошлось без столкновений, но вскоре мы зажили с ними дружно.
— Нашим маленьким государством управлял принц Конти — великий Конти, под началом которого я имел честь сражаться под Аррасом. Получив в той битве сильный удар в горло, мою вторую серьезную рану, и в придачу к ней несколько мелких, я осознал весь ужас и мерзость войны. В тот год мне стало ясно, что Марс — глупейший из богов. Мои увлечения переменились; я восторгался лишь моим другом и учителем — знаменитейшим Гассенди. Он, как вам, без сомнения, известно, был противником презренного Декарта и возродил во Франции учение Эпикура. Его философские взгляды произвели огромное воздействие на моих друзей — Мольера, Шапеля и Дено. Он убедил их перевести труды Лукреция, божественного римского атомиста…