Темный поток

Картленд Барбара

– Остается одно, – решил Прентис, поднимаясь с места, – я должен немедленно взяться за работу. Богис уже давным-давно пристает ко мне с просьбой написать что-нибудь. Что ж, он получит желаемое, а мы сможем немного поправить наше финансовое положение.

– Ну, раз ты готов начать хоть сейчас, – подхватила Фенела, – я позвоню мистеру Богису и получу у него аванс: он даст, можно не сомневаться.

– Он даст аванс тебе?! – вскипел Саймон. – А писать-то картину кто будет, спрашивается?!

– Ты, –

спокойно парировала дочь, – и если ты не поспешишь, то семья Прентиса будет выпрашивать милостыню под дверями соседей. Не думаю, чтобы это пошло на пользу твоей репутации.

– Черт бы тебя побрал, ты хуже надсмотрщика на галере! – разорался-таки Саймон, однако при этом сгреб свою дочь за плечи и сжал в медвежьих объятиях. – Ей-богу, я самый паршивый отец на свете! Нэнни тысячу раз права, когда ругает меня, но я готов немедленно исправиться, хотя, боюсь, мое духовное преображение долго не продлится…

И, посмеявшись над своим же собственным непостоянством, он с бодрым свистом отправился вниз, предоставив Фенеле собирать его одежду, небрежно разбросанную по полу и кровати, и аккуратно развешивать ее в шкафу.

А внизу Илейн капризно надула губки в ответ на заявление Саймона, что тот избрал ее моделью для своей новой картины.

Вместе с тем она втайне была польщена: с самого начала короткого, но страстного романа с красавцем художником она надеялась, что тот предложит написать ее портрет, и была слегка уязвлена, что предложение запоздало.

Слава и популярность, всегда сопутствовавшие моделям Саймона, уже сами по себе были достаточной платой за скуку и тяготы позирования.

– Самое лучшее для этих целей платье у меня наверху в коробке, – заметила Илейн. – Оно из белого шифона. Саймон, почему бы тебе не написать совсем белую картину, всю в белых тонах? Это было бы оригинально!

– Оригинально! – передразнил Саймон. – Вот именно этим так называемые портретисты и занимаются на втором году обучения в художественной школе! Ради бога, женщина, не суди о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия, – об искусстве, а рассуждай только на близкие тебе темы! Теперь дай-ка я прикину…

Он принялся ходить взад-вперед по мастерской, потирая руки и ероша пальцами волосы.

– Ты слишком худа для обнаженной натуры, разве что я соберусь дать публике урок анатомии.

– Не говори глупостей, Саймон! – рассвирепела Илейн. – У меня великолепная фигура, все говорят!

– Дорогая, у тебя модная фигура. А это совсем другое дело. По мне, так ты можешь служить аллегорическим изображением жизни в оккупированных странах.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, – недовольно надулась Илейн, – я вообще не стану тебе позировать.

– Конечно, станешь! – отвечал

Саймон. – Куда ты денешься? Ведь это лестно, уж мне ли не знать! Говорю же тебе, далеко не каждая подружка Саймона Прентиса удостаивается чести послужить ему натурщицей.

– По-моему, ты невыносим, до омерзения нагл и самонадеян!

– А почему бы и нет? – пожал плечами Саймон. – Кого из художников можно сейчас поставить вровень со мной? Сама знаешь – никого. И никто, моя милая глупышка, не сможет так прославить тебя, как я, ты и это прекрасно знаешь! Так что давай садись вон на тут стул, и посмотрим, что из тебя получится.

Прентис усаживал Илейн то так, то эдак – все никак не находил удовлетворительного ракурса, и в результате окончательно вывел ее из себя.

– Ладно уж, иди надевай свое белое платье! – согласился он под конец. – Чувствую, что оно премерзкое, но будь я проклят, если сумею писать эти юбку и жакет. Всегда терпеть не мог рыжих в черном – уж больно откровенный контраст!

Илейн поднялась наверх, а Саймон начал готовить свои краски и кисти, счастливый, что его наконец-то принудили взяться за работу.

До возвращения Илейн прошло минут двадцать. Она изрядно потрудилась над своей внешностью, словно приготовилась идти к фотографу.

Белое платье – как и было обещано Саймону – оказалось просто восхитительным, шифон окутывал ее тело легкой дымкой, а мастерство кроя свидетельствовало о руке истинно французского модельера!

Темно-рыжие волосы, гладко расчесанные и ровным блеском напоминающие полированную медь, оттеняли белизну обнаженных плеч; на запястьях искрились бриллиантовые браслеты.

– Ага, прямо хоть на королевский бал, – прокомментировал Саймон, отвешивая насмешливый поклон.

– Ну, теперь ты видишь, что я была права? – торжествующе спросила Илейн. – Белый фон подчеркивает цвет моих волос. О, Саймон, выйдет просто божественно!

– Ага, – угрюмо кивнул Саймон. – Авторские права обязательно купят в Вулворте, и на каждом углу станут продаваться шестипенсовые копии под названием «Белоснежка».

– Ну и скотина же ты! Никогда больше не поделюсь с тобой ни одной своей идеей!

Она изящно пересекла комнату, задержалась у маленького зеркала, висящего на стене, и уставилась в него.

– Нашел! – завопил Саймон.

– Что нашел? – не поняла Илейн.

Саймону было не до объяснений: он уже сбрасывал прочь с подиума стулья и остальные предметы, приготовленные для постановки.

Затем подтащил стол и стул, в свое время весьма стильные вещи, и, направляясь к дверям, принялся что было мочи звать дочь:

– Фенела! Фенела!!!

Раскаты его голоса проникали в самые потаенные уголки дома.