Темный рай

Хоуг Тэми

Слово потрясло Джея Ди, точно удар молотка между глаз. Любовь. Чувство, которое раньше времени загнало его отца в могилу! Джей Ди вырос в уверенности, что этому чувству нельзя доверять. Оно унижает, или меняет мужчину, или же проглатывает его целиком. Он никогда не хотел бы испытать это чувство…

Лжец!

Он проводил бессонные ночи, сгорая от желания испытать любовь, болея ею, никогда не называя это слово. Оно смертельно пугало Рафферти. Ему и сейчас было до смерти страшно желать любви этой женщины. Она не принадлежала его миру. Он не мог предложить Мэри ничего, кроме долга и трудной жизни. Вряд ли такая перспектива могла

быть соблазнительной для какой бы то ни было женщины. И он уже имел возможность убедиться, что такая жизнь не может сделать женщину счастливой. Мысли Рафферти рванулись в будущее, предвидя неудовлетворенность Мэри, потом ринулись в прошлое, где он увидел отца – слабеющего по мере того, как Сондра выкачала из него последние остатки гордости. Джей Ди поклялся, что сам никогда не пройдет через это ради кого бы то ни было. У него есть обязанности и ответственность. У него есть земля. Мученик.

– Я вижу, ты просто переполнен счастьем, – перевела свою обиду в сарказм Мэри. – Выглядишь так, точно у тебя началась любовная лихорадка. Спасибо, Рафферти, ты – настоящий псих. А я все же люблю тебя… Ты не находишь, что это мазохизм?

Она с отвращением повернулась и зашагала к грузовику. Джей Ди рванулся вслед и схватил Мэри за здоровое плечо.

– Мэри Ли, это не сработает. Разве ты не понимаешь?

– Почему? – бросила вызов Мэри.

– Мы слишком разные. У нас разные взгляды…

– Как ты смеешь предполагать, что знаешь, чего я хочу? – зло бросила Мэри. – Ты совершенно не знаешь, чего я хочу и кто я вообще, потому что ты с таким упорством пытаешься навесить на меня одну из твоих табличек, в которых ты расписываешь людей: «чужачка», «соблазнительница», «головная боль». Что ж, вот тебе, Рафферти, новое озарение: я – нечто большее, чем сумма твоих идиотских ярлыков. Я – женщина, и я люблю тебя, так что, когда решишь, что понял, как с этим быть, ты знаешь, где меня найти.

Она снова направилась к машине на непослушных ногах и с сердцем, щемящим от оскорбленной гордости. Голос Джея Ди остановил ее:

– Ты остаешься?

Она оглянулась и вздохнула, увидев в его глазах подозрительность.

– Я остаюсь. Надолго. Навсегда. Знаю: я не из этих мест, но это вовсе не значит, что я к ним не принадлежу. Может, тебе это и не нравится, но эта земля была обустроена именно таким путем. Те Рафферти, что пришли сюда из Джорджии, тоже не были аборигенами этих мест. Они стали ими по воле случая. И я тоже стану, только своими собственными методами, собственным путем.

Мэри залезла в кабину и с грохотом захлопнула дверцу, как раз в тот момент, когда Такер вышел из хижины. Старый ковбой перевел взгляд с Мэри на Джея Ди и, покачав головой, выплюнул на землю разжеванную плитку «Краснокожего». Такер с радостью присоединился к заговору Мэрили, надеясь, правда, на более положительный результат.

– Более тупоголового создания еще не придумали!.. – раздраженно пробормотал он, ковыляя через темнеющий двор.

– Не лезь не в свое дело, Так! – прорычал в ответ Рафферти.

Такер и бровью не повел.

– Ты хочешь любить только землю, Джей Ди, и когда ты умрешь, тебя в нее закопают. Но от этого тебе не станет комфортнее и такая любовь не принесет тебе детей, и некому будет любить эту землю после тебя, ослиная ты голова, сукин сын! Ты не узнаешь нежности и любви, уж я-то знаю, потому что сам отдал всю свою жизнь этой любви, и мне нечем после этого

похвастаться – разве что ревматизмом. Я же надеялся, что у тебя хватит ума не повторять моей ошибки.

Такер заковылял на кривых ногах к пикапу, непрерывно бормоча что-то себе под нос. Он сел в кабину и запустил двигатель. Джей Ди вновь отвернулся к своей панораме, не желая видеть, как они выезжают со двора.

Аппетит у него начисто пропал. Взбешенный Рафферти вскочил на Сержанта и поскакал к Лысой горе, где, усевшись в одиночестве, принялся слушать пение койотов, вывших на поднимающуюся над Абсарокасом луну.

Здесь он стоял на коленях и держал Мэри Ли, понимая, что любит ее, и зная, что она может умереть у него на руках. Теперь же Мэри предложила ему свою любовь, а Джей Ди оттолкнул ее.

Потому что так было лучше. Так было разумнее.

Потому что так проще, а ты – чертов трус, сказал себе Рафферти.

Раньше он думал, что знает себя и за что стоит, во что верит, а во что – нет. Раньше Джей Ди гордился собой, зная: он делает то, что правильно, а не то, что легче.

Правильно ли было заточать себя в этих горах, точно в монастыре? Проще ли было выносить одиночество самоизгнания, чем рисковать сердцем, которое он так яростно защищал с самого детства?

Джей Ди подумал о Мэри Ли, рисковавшей своей жизнью ради истины, потому что она считала это правильным, боровшейся с Джеем Ди, потому что считала, что он не прав. У Мэри Ли хватило мужества отказаться от жизни, которую она знала, ради достижения своей мечты. А Джею Ди не хватало элементарной смелости признаться, что и у него есть мечты.

Теперь же Мэри Ли протягивала Джею Ди мечту. Подарок. Ее сердце. Ее любовь. А он просто отшатнулся и ждал, чтобы Мэри унесла ее прочь.

Что у тебя будет без нее, Джей Ди?

Земля.

Он посмотрел на эту землю: залитую серебристым лунным светом и окутанную тенью, прекрасную и дикую, суровую и хрупкую. Его первая любовь. Вся его жизнь.

Вся его пустая, одинокая жизнь…

Глава 34

Дни вошли в приятный монотонный ритм. Мэри встречала восходы солнца и ела солености, чтобы избавиться от тошноты. Она до основания скоблила и расчищала дом, стремясь избавиться от всех признаков пребывания в нем бывшей владелицы. После обеда Мэри устраивалась на задней веранде, сочиняя песни и впитывая в ребя окружающую красоту. Чаще всего, подремав в кресле-качалке, Мэри отправлялась вечером в «Загадочный лось» – выступать в гостиничном баре.

Раз в неделю она беседовала либо с шерифом Куином, либо с одним из юристов, горевших нетерпением привлечь Брайса к суду. Они не могли «пришить» ему какое-либо отношение к смерти Люси, но жаждали примерно наказать осуждением по закону об охране дикой природы, согласно которому Брайс был виновен не менее чем по двадцати девяти пунктам. Бен Лукас отделался денежным штрафом и приговором к общественным работам.

Федеральный судья заплатил более крупный штраф, получил испытательный срок, и у него конфисковали ранчо. Брайс вернулся к себе в Лос-Анджелес, изображая полное презрение к юристам, ведущим по отношению к нему судебное преследование. Самой заветной мечтой Мэри было желание, чтобы Брайса упекли за решетку до конца его жизни, но она прекрасно понимала, что этого никогда не произойдет. В жернова правосудия редко попадали люди, подобные Эвану Брайсу.