Тэмуджин. Книга 3
Шрифт:
– Хурай!! – тонко вскрикнул он, указывая рукой вперед. – Всех убейте, чтобы никто не ушел!
Сотни густыми рядами сорвались с мест, переваливая гребень, с хриплым воем понеслись в низину. На скаку вынимая из колчанов стрелы, воины пускали их со всех сторон в сбившуюся кучку жиденького отряда, ощетиненного копьями. Густыми струями прошелестев в воздухе, стрелы прошили тех, не дав опомниться. Как осенью резким, тугим порывом ветра разом сносит засохшие листья с деревьев, так снесло с седел и этих. На близком расстоянии стрелы легко пробивали кожаные доспехи, по самые оперения вонзались в тела жертв.
Подъехав вплотную, столпившись,
Десятник, воин лет двадцати пяти, стоявший неподалеку, увидев замешкавшего юношу, схватился за плетку, подошел вплотную и грозно прикрикнул:
– Бей!!
Молодой воин медленно, будто тяжкую ношу, поднял копье и, прищурив глаза, стараясь не смотреть в глаза раненому, с силой ударил ему в грудь. Каменное острие копья пробило куяк и на две ладони вонзилось в тело юноши, тот мгновенно напряг все свое тело, оскалившись от боли, посинев лицом, и тут же расслабленно рухнул на спину, выпрямляясь, в последний раз с белым паром выдохнув горячий воздух из груди. В короткое время все было кончено.
Нукеры Алтана и Бури Бухэ с ликующими криками ловили вспугнутых, разбежавшихся из-под убитых всадников лошадей, носились по склонам, набрасывали на них арканы. Другие снимали с убитых доспехи и оружие. Среди них то и дело вспыхивали споры и ругань. Иные с силой вырывали друг у друга саадаки, мечи и ножи, доказывали, кому на этот раз достанется добыча. Тут и там было слышно:
– В осеннем набеге тебе хорошие лошади достались, ты и тут больше всех хочешь взять?
– В следующий раз получишь, не трясись.
– И так мало добычи, уймите свою жадность.
Вытряхивали из переметных сумов вещи, рассматривали на свету, передавали по рукам. Позже разбирали туши убитых при стрельбе лошадей, делили их по сотням и тут же резали. Зажигали костры, везя из темневшего в полутора перестрелах маленького леса сухие сосновые сучья, набивали снегом походные котлы. В предвкушении жирной еды воины счастливо пересмеивались, отпускали попастись своих коней, давая им короткий отдых.
Алтан и Бури Бухэ, довольные исходом дела и богатой добычей, со склона сопки осматривали согнанный в плотную кучу табун. Прикидывали на глаз поголовье, высматривали себе лучших рысаков и иноходцев. Нукеры от костров подносили им поджаренные на прутьях куски лошадиной печени, наливали из туесов арзу.
Ближе к вечеру небо посмурнело, затянулось снежной пеленой. Подул слабый южный ветерок и стало заметно теплее.
Перед заходом еле видимого на западе солнца, насытив воинов даровым мясом, киятские нойоны отправляли добычу домой. Подвыпившие Алтан и Бури Бухэ, уже сев на коней, давали наказы отбывающим с табуном нукерам.
– Головами своими ответите, если что-то уйдет на сторону, – обещающе говорил им Бури Бухэ, с пьяной злобой скрипя зубами и грозя огромным черным кулаком. – Знаете эту мою руку?
– Передайте нойонам, – говорил Алтан, натягивая поводья, удерживая рвущегося от хмельного запаха жеребца, – что добычу будем делить потом, когда мы с Бухэ вернемся из похода, а до тех пор пусть ничего не трогают. И сами получше присматривайте, не спите там… Ну, поезжайте!
Полусотня всадников разогнутым луком охватила плотно скученный табун, с криками тронула с места, переваливая через гребень в обратную сторону. Спускаясь по склону, табун быстро разогнался на крупную рысь, поднимая снежную пыль, и понесся на север, держась протоптанного киятским войском, отчетливо видимого до самого горизонта следа.
Проводив своих домой, остальные сотни, сытые и довольные, уселись на коней и одна за другой тронулись дальше на юг.
На склоне холма у опустевшей низины оставались обобранные, замерзающие трупы керуленских воинов. Над ними уже кружились многосотенные стаи ворон, исходя торжествующими криками, черными мухами облепляя их, возились, дерясь за лучшие места.
IX
В укромной низине по правому берегу Онона, в одном перестреле ниже того места, где в него впадает Барх, расположился небольшой, бедноватый видом курень – зимнее пристанище кият-борджигинских нойонов Бури Бухэ и Даритая. Они стали кочевать вместе с тех пор, как умер Хутугта и погиб Ехэ Цэрэн, и вот уже вторую зиму располагались в этом урочище.
Неподалеку стоял курень их сородичей – Алтана и его братьев Джучи и Гирмау, живших ниже по Онону. В четверти перехода дальше от них, за Хурхом, был главный тайчиутский курень, откуда Таргудай посылал нойонам борджигинских родов грозные наказы и куда те время от времени съезжались на советы.
За время, прошедшее после смерти Есугея и Тодоена, улусы киятов сильно поистрепались, сократились размерами. Чуть ли не в десяток раз уменьшилось у них количество войска и скота – многие подданные за эти годы перебежали к тайчиутам, немалые потери понесли они в столкновениях с меркитами, с онгутами и татарами, многое было разворовано… И если Алтан и его родные братья, все эти годы держась рядом с Таргудаем, все еще сохраняли видимость какого-то благополучия, то Даритай и Бури Бухэ по достатку и силам уже приближались к самым захудалым нойонам. Их, привыкших за прежние годы к богатству и изобилию, теперь тяжело давили скудость и бесчестье, насмешливые взгляды со стороны тех, кто раньше при встрече издали кланялся им, а в ответ они удостаивали их разве что мимолетным кивком.
Улус погибшего Ехэ Цэрэна, как бездетного, по обычаю должен был перейти к братьям, но его почти полностью забрал Таргудай. Лишь для вида оставив малую часть табунов и людей киятам, остальное он угнал к себе и держал под присмотром своих нукеров.
Бури Бухэ возмутился было такому беззаконию и на совете борджигинских нойонов, на котором шел дележ, поднял шум, указывая на нарушение обычая. Однако у Таргудая был свой весомый довод: поскольку почти весь скот Ехэ Цэрэна ворованный, он считается добычей племени, а не родовым владением киятов, и потому после смерти хозяина должен быть поделен между всеми ближними родами. А куда скот, туда и подданный народ – чем же люди будут кормиться?