Тень города
Шрифт:
— Ну что, ты будешь свой пистолет искать?
— Да сдался он мне! — усмехнулся Славик. — Ты смотри, сколько у нас кирпичей! В случае чего, будем отбиваться от этих придурков кирпичами.
— Но, может, лучше всё-таки из пистолета?
— Ты же видела, — устал он ей уже повторять, — в пистолете могут быть холостые патроны.
— Ну, хорошо. Тогда я сама попробую поискать его…
— Не надо!
— Но почему?!
— Я его боюсь.
— А мне наплевать на тебя.
— Наверное, тебе всегда было наплевать. Не только на меня, но и на всех в частности.
— Ой, какие мы умные! — передразнила его Люда в саркастичном тоне. — А вот ты… Вот лично ты: как ты ко мне относишься? Ну-ка давай, придумай что-нибудь «умненькое»!
— Это, на самом деле, не выдумка.
— Ну, пусть
— Я, на самом деле, не хотел тебе это говорить, но…
— Но — что? Давай уже, договаривай!
— Просто, до того, как мы сейчас с тобой встретились… Я сегодня очень многое вспоминал… Короче, раньше со мной постоянно происходили такие провалы в памяти. То есть, представь себе: я нахожусь внутри этого барака, у меня в голове что-то щёлкает и в следующую секунду я нахожусь где-нибудь в сорока километрах отсюда. Там нет зомби, всё тихо, всё спокойно, а ты всё ещё продолжаешь находиться здесь. То есть, ты сама-то, конечно, видишь, как я выхожу из этого дома и начинаю удаляться, но я всего этого не вижу, потому что этот отрезок (в сорок километров) у меня стёрт в памяти. Так вот, сейчас, когда мы вместе с тобой находимся в этом бараке, мне кажется, что, пока мы вместе, то в моей памяти больше уже никогда ничего не сотрётся. Я теперь буду осознавать каждое своё действие, каждый шаг, каждый поступок. Ну, это я просто пытался сегодня вспомнить, что со мной происходило в тот момент, про который я тебе рассказывал (дверь в подъезд — сначала открыта и я в него вхожу, а потом, в следующую секунду — вдруг неожиданно закрыта и я понимаю, что мне придётся звонить тебе через домофон), потому что у меня впервые весь этот «стёртый» отрезок был сохранён в памяти, но, от неожиданности, я не мог, вот так вот сразу и без подготовки, ничего вспомнить. Но, пока я стоял перед закрытой дверью и пытался вспоминать, то мне, плюс ко всему прочему, вспомнилось ещё и это: то, что подобные «провалы» со мной происходили и раньше.
— А с чего ты решил, что они не будут повторяться в дальнейшем?
— Потому, что всё, что сейчас происходит, в моей памяти тоже бы само стёрлось. То есть, если бы я был один, то спокойненько вышел из этого барака и пошёл сквозь строй зомби по своим делам, а они бы ничего мне не сделали. Но, поскольку мы вместе, то у меня наверно вырабатываются к тебе какие-то чувства… То есть, я наверно предвижу наше с тобой будущее и, в связи с этим, вынужден оставаться в рассудке и пытаться тебя охранять…
— Подожди-подожди, не тараторь! Что ты сказал?… Что ты бы вышел, спокойненько пошёл сквозь строй зомби… И они бы тебя не тронули?
— Да, я так сказал.
— А как это понять? Почему именно «не тронули»? То есть, я тоже могу выйти, посмотреть, как ты беззаботно шагаешь, зомби тебя не трогают, и последовать твоему примеру?
— Нет. Именно ты так не можешь.
— Но почему? Ты можешь, а я нет. Ты что, какой-то особенный? На тебе оберег?!
— Я же тебе объяснял: если бы у меня не было памяти… Если бы я не осознавал, что делаю, то да. Я бы вышел и зомби на меня не напали. Потому, что, раз у меня нету памяти, то у меня нету страха. Зомби нападают на человека только тогда, когда он их боится. К примеру, если он не знает, кто такие зомби и как на него подействует малейший их укус или царапина, то он может идти и расталкивать их в стороны, как огромных матрёшек. И они не смогут его укусить, потому что… Но это опять маленькое предположение… Потому, что зомби питаются страхом, а не тупо пожирают чьё-то мясо. Если бы зомби были банальными чревоугодниками, то ели бы, хоть что: фекалии, собственное гниющее тело… Но им нужен именно человеческий страх. Скажем, животных они не едят — живьём. Да и в поджаренном виде — тоже. Они — не стервятники. Иначе, если бы зомби были примитивными обжорами, то, как два пальца об асфальт, они поедали бы друг друга. Или ходили по дорогам, искали бы погибших под колёсами кошечек-собачек и сжирали бы их тушки… Да вообще, пошли бы на болото и поедали бы трясину… Если вся их цель жизни состоит только в том, чтобы набить своё брюхо каким-нибудь, неважно каким, шлаком, то тогда бы и не существовало в природе феномена зомби! Ха-ха…
— Нет,
— Ну, я просто смотрел фильмы про зомби. Может у меня сложиться какое-то убеждение от просмотренного?
— И что. Я тоже смотрела эти фильмы. Но мне всегда казалось, что в них очень многое скрыто за кадром. Например, то, как голодные зомби нападают на сытых и медлительных, вспарывают им брюхо и выедают ранее сожранное мясо. В этом есть здравый смысл, потому что ни один ходячий мертвец не может бесконечно нападать на живых людей. Он — не бездонная бочка. Кто-то должен утилизировать съеденное им мясо.
— Ты, что, действительно так считаешь? Но это же просто «сказки»! Фантастические выдумки про несуществующих, бессмертных…
— А вот эти все, которые сейчас нас окружают, тоже «фантастические видения»?
Славик не нашёлся, что на это ответить, и только чесал у себя в затылке.
— Ладно, некогда балаболить. Ты стой здесь и удерживай дверь, а я пошла пистолет искать.
— Может, не надо пистолет?… Ну, честь слово, я его боюсь!
— Я не хочу отчитываться за каждое действие, которое я совершаю! — отчеканила она противным безапелляционным тоном строгой мамаши.
«А чего её держать, — подумал подошедший к двери Славик, — я же их не боюсь, а удерживаю просто так; чтобы у них не зародилось желание начать пытаться нас с Людой запугивать. К тому же, дверь маленькая-узкая: подвое через неё явно не пролезут».
И вот, только сейчас Славик обратил внимание на то, что сделанная «красной краской» надпись на двери действительно изменилась. — Он втащил дверь внутрь барака и установил её наружной стороной. — Он точно не помнил, какая именно бессмыслица была «нацарапана» на этой двери, когда он выходил через неё в прошлый раз, но совершенно был уверен, что сейчас надпись совсем другая. Словно кто-то стёр старую надпись и написал новую. Слава знал, что стереть с дерева краску невозможно. Наверное так же, как память, сохранившуюся у него в голове. Краска, равно как и память, стирается в течении нескольких лет, а не в течении одного дня. Её долго и тщательно промывает дождями и обдувает ветром, чтобы отсыревшие да растрескавшиеся кусочки краски сушились, шелушились и по одному отлетали. А тут всё произошло за пару часов. Конечно, если никто не поменял дверь. Но, ради такой дурацкой надписи, так «хитрить» никто не будет.
«Впусти нас, пожалуйста», — было написано на двери, чего Славик совершенно не понимал. Впустить — зачем? Этот барак простоял здесь наверно со времён Великой-Отечественной. До этого времени он никому не был нужен. И вот, как только в него забежали парень с девушкой, от него (барака) срочно что-то понадобилось. То есть, как считал Слава, надпись, либо глупа как пробка, либо она воистину бессмысленна.
— Эй, Слава, — прокричала его знакомая из утробы этого одноэтажного здания. — Я нашла твой пистолет. Что мне теперь делать? Стрелять им по головам?
Слава немедленно побежал в сторону Люды.
— Но я боюсь в них стрелять, — продолжала объяснять та. — Вдруг они не мертвецы, а просто из психушки сбежали?
— Ты что, прикалываешься? — выхватил он у неё из рук «ствол», которым она уже прицеливалась в одно из окон. — На фига стрелять! Ты посмотри, их же вон сколько! Сначала нужно надыбать кучу патронов, а уже потом…
— Но я просто хотела проверить! — захныкала Людмила. — Убивает он или не убивает…
— Я же объяснял! Пистолет — чисто для обороны. Если к нам кто-то вломится и попытается на нас напасть… Только тогда шмалять можно!
— А чё ты дверь отпустил?! Ты же должен был её держать!
— Да если бы я не делал так, как ты хочешь… — захлёбывался Славик от гнева. — Если бы не выдирал эту дверь из шарниров… Они бы так и так к нам не залезли! Ты пойми: они же ведь тупые; они не догадаются, что надо потянуть дверь на себя и тогда она сама откроется! Они будут стоять и биться об неё головой, как об стену.
Люде неинтересно было слушать те глупости, которые мелет Слава и она пошла, чтобы самолично убедиться в том, что он не прав.