Тень каравеллы (сборник, с илл.)
Шрифт:
Я уже знал, как он выглядит. У него похожее на толстое бревно туловище, все в чешуйках и грязной шерсти, косматая лопоухая голова, желтые глаза и клыки длиной в мизинец. У него шесть обезьяньих лап; он, как великанский паук, шевелится в глубине пещеры, поджидая добычу.
Где эта пещера, я тоже знал. Неподалеку, на крутом откосе, чернела в зарослях глубокая дыра. Жители окрестных кварталов раньше добывали там песок, а потом весенние ручьи подмыли громадный пласт глины, и он съехал, разрушив тропинку.
В
Стараясь не звякнуть, я стал подбираться к вражьей берлоге. Было солнечно и пусто, в огромном логу звенел знойный воздух. Мне стало жутковато. Вдруг придуманный Черибузо и в самом деле сейчас выползет на свет!..
Но он, конечно, не выползал. Он выслал вперед злых солдат. Шеренги чертополоха, бурьяна и репейника крепко защищали своего хозяина-колдуна.
Ах так? Я плавно вытянул из-за пояса меч. Ш-шэх! – свистнуло лезвие, и куст бурьяна, постояв секунду, мягко лег мне под ноги.
Р-раз, р-раз! Я старался рубить отточенным кончиком клинка. Срезанные под корень враги валились без шума и треска.
Но вдруг – трах! – меч упруго подскочил и чуть не вырвался из ладони. Это жилистый и твердый стебель репейника оказался клинку не по зубам.
Ну держись! Я серединой меча несколько раз ударил вражеского генерала. Он стоял. Я разозлился. Тут уж не до страхов, не до колдуна. Я обрушил на противника такие удары, что он рухнул наконец с шумом, похожим на вздох.
Я откинул забрало и вытер мокрое лицо. Было жарко, солнце успело нагреть мои доспехи. Черибузо не подавал признаков жизни. И по-прежнему тонко пела в ушах тишина. Но вот в это пение проник другой звук. Он был негромкий и басовитый. Он был грозный. У меня в один миг натянулись все жилки.
Я научился уже многого не бояться. Мог ночью забраться на чердак, прыгнуть в крапиву, отлупить Тольку, читать повесть Гоголя «Вий» при коптилке и сказать здоровенному Петьке Брындину, по прозвищу Зер-Гут, что он драная сколопендра. Но мохнатых шмелей и злых кусачих ос я боялся пуще огня.
Гудение нарастало. Я завертел головой. Громадный, чуть ли не с грецкий орех, шмель совершал вокруг меня неторопливый облет. Тут же я представил, как он заберется мне под латы и будет жужжать и биться там…
Черибузо, наверно, с ехидной улыбкой наблюдал из пещеры, как рыцарь в сверкающих доспехах, звеня и погромыхивая, летит вниз, не разбирая дороги.
Я отдышался у ручья на лужайке, окруженной мелким ольховником.
– У, ж-животное… – сказал я в адрес шмеля, чтобы не было так стыдно за свое отступление.
– Чиво говоришь?
Я даже подскочил.
За кустом, у самого ручья, пятками в воде сидела Манярка.
– Чиво говоришь? – повторила она, и на лице у нее проступило сильнейшее любопытство. Узнала.
– Ничего, – буркнул я. – Ты что здесь делаешь? Вот Славка узнает, где ты болтаешься, он тебе задаст.
– Не, – рассеянно откликнулась она. – Не задаст. Он меня не лупит.
– Зря, – сурово сказал я.
Больше всего я боялся, что Манярка догадается о моем позорном бегстве. Но как она могла догадаться?
Я с ожесточением начал дергать тесемки и срывать крючки доспехов. Если человек струсил, он всегда потом злится. Манярка следила за мной не двигаясь.
Было в ней что-то птичье. Глаза – как черные пуговицы, шея тонкая, будто у птенца. И даже острые лопатки под платьем были похожи на неотросшие крылышки.
Не нравилось мне, как она сидит и смотрит: разболтает теперь всем про мое снаряжение. А тут еще крючок наплечника намертво вцепился в рубашку. Я дергал, дергал…
– Давай отцеплю, – сказала Манярка.
Но не двинулась, пока я не ответил:
– Ну отцепи… Чего сидишь?
Она встала, подошла сзади и деловито задышала мне в шею. Отцепила. Потом села на корточки над моим снаряжением.
– Это раньше солдаты носили такие железины… Ты сам делал?
– А кто? Пушкин, что ли?
– Я знаю, – сказала она. – Пушкин – это писатель. Он кино про царя Салтана сочинил.
Был такой фильм. Не цветной, не широкоэкранный, но все равно хороший.
– Ну-ка, помоги! – велел я.
Она послушно уложила мне в портфель доспехи.
– Пойдем, – сказал я. – Нечего тебе здесь одной делать. Славка, наверно, по всем улицам ищет.
Я знал, как Дыркнаб нервничал, если Манярка исчезала.
– Не пойду, – нахмурилась она. – Я с ним поругалась.
– Ну подумаешь – поругалась. А сейчас помиришься.
– Пускай он первый мирится.
– А как же он будет мириться, если тебя нет?! Пошли!
– Не пойду.
– Ну что ты будешь здесь делать, а?
– Я рыбу ловлю.
И тут я увидел на берегу здоровенную палку с привязанной ниткой. На конце нитки была расстегнутая безопасная булавка, а на острие булавки сидела дохлая зеленая муха.
Вот потеха!
– Этой удочкой ловишь?
– Ага.
– Ничего ты ею не поймаешь. Да тут и рыбы нет.
– Южка говорил, что есть маленькая.
– Ничего здесь нет. Айда!
Она повернулась спиной. Вот вредная! Пришлось пойти на хитрость:
– Если пойдешь, я тебе настоящую удочку сделаю.
Она обернулась.
– А ты не врешь?
– Маняра! – сурово сказал я.
Она подумала. Потом глаза ее остановились на моей пряжке.
– А дашь ремень поносить?
– Ты же не мальчик!
– А девочки тоже бывают моряки.
Что с ней делать?
– Только не зажиль, отдай потом.
Она быстро затолкала платье в трусики и подпоясалась. Но ремень сваливался. Пришлось мне передвигать пряжку.