Тень «Курска» или Правды не узнает никто
Шрифт:
— Ну, конечно, — уверяла она.
— А если я надолго заболею? — не унимался я. — На две недели?
— Да хоть на полгода! — успокаивала она. — Но лучше все-таки ешь не сосульку, а конфету, — и совала мне в руку какую-нибудь из завалявшихся в её карманах карамелек.
Но однажды сложилось так, что я не вернулся в свою группу ни после выходных, ни через две недели, ни через полгода, ни до самого окончания садика. Дело в том, что наша пятиэтажка неподалеку от станции метро «Водный стадион» попала под план сноса, и родителям предоставили квартиру в новом доме аж на бульваре Яна Райниса — причем я узнал обо всем этом только когда меня провезли через всю Москву на метро и троллейбусе, а затем ввели в новую квартиру и сказали:
— Вот, здесь мы теперь и будем жить. У тебя будет даже своя собственная
Я прошелся по всем трем комнатам, оглядел просторную кухню, туалет и ванную. Квартира была, без сомнения, намного лучше нашей прежней. К тому же из моего окна можно было следить, как по обеим сторонам густого, как настоящая роща, бульвара пробегают голубые и красные троллейбусы.
— А как же я буду отсюда ездить в свой садик? — спросил я, вспомнив полуторачасовую поездку через весь город.
— А зачем тебе в него ездить? Ты пойдешь в другой, здесь есть поблизости, папа уже обо всем договорился.
— Надолго? — уточнил я.
— До школы, — пожала плечами мама.
— Значит, я не вернусь в свой старый садик и через полгода?
— Здесь ничуть не хуже, чем в старом. К тому же, тебе осталось ходить в него меньше года, ты уже почти школьник, — закрыла тему мама, и я понял, что даже если Ленка выполнит свое обещание и прождет меня полгода, то мы с ней больше уже все равно никогда не увидимся, и тихонько заплакал.
Не знаю, может, это кому-нибудь и покажется надуманным, но несмотря на то, что это произошло в весьма раннем возрасте, мы с ней практически ничего из этой истории не забыли и узнали друг друга сразу, едва только увиделись на межрайонных школьных соревнованиях по волейболу, хотя к тому времени уже и миновало лет десять. Ну да — я тогда как раз заканчивал девятый класс и начинал подумывать о журналистской карьере. Собственно, и на этих-то соревнованиях я присутствовал не как игрок своей школьной сборной, а именно как спортивный обозреватель, явившийся на матч, чтобы написать о нем репортаж в стенгазету. А вот Ленка приехала сюда в составе своей волейбольной команды — я увидел её одетой в выцветшую желтую футболку, под которой отчетливо угадывались небольшие кругленькие груди, и в белые спортивные трусики с голубыми полосками по бокам. Русые волосы были заплетены в две озорные короткие косички, глаза слегка подведены тушью, и при виде этого чуда мое сердце мгновенно сорвалось с удерживавших его креплений и рухнуло в какую-то непроглядную пропасть. «Как субмарина в океанскую бездну», — ещё успел тогда придумать я сравнение. (А начав сочинять заметки, я уже ко всему, что происходило не только вокруг, но и внутри меня самого, подходил как к материалу для своих будущих репортажей, автоматически подбирая выигрышные метафоры и эпитеты и занося их в свой репортерский блокнотик.)
— Ну вот, — укоризненно покачав головой, произнесла она, когда, столкнувшись у входа в спортивный зал, мы минуты полторы, онемев от неожиданности, разглядывали друг друга. — Я так и знала, что ты однажды все перепутаешь. Сколько, я тебе говорила, буду ждать? Полгода. А ты на сколько исчез?
— Но зато я не гулял с другими девочками, — покаянно произнес я…
В тот день мы проболтали с Ленкой часа, наверное, два подряд, из-за чего я напрочь пропустил игру своей волейбольной сборной и оставил школьную стенгазету без обещанного репортажа. Когда же наши отыграли и был объявлен матч Ленкиной команды, она попросила меня уйти, так как побоялась, что мое присутствие будет отвлекать её от игры и она из-за этого начнет делать много ошибок.
Расставаясь, мы обменялись телефонами, и уже вечером того дня два раза звонили друг другу и каждый раз не меньше часа трепались, рассказывая, что интересного произошло с нами за эти прошедшие годы. А потом начали регулярно встречаться, и в течение двух с половиной месяцев ежевечерне неслись друг к другу на Пушкинскую площадь, чтобы, бродя потом по Бульварному кольцу или сидя в зале кинотеатра «Ударник», шептать друг другу слова о своей любви, сплетать пальцы и до онемения губ целоваться, слыша краем уха недовольное ворчание сидящих за спиной зрителей.
Расстались мы только в конце июня, когда, окончив девятый класс, она поехала на месяц отдохнуть к бабушке под Самару, пообещав, что к началу
— Только дай мне слово, что ты не будешь тут без меня играть с другими девочками, — потребовала она, надувая губки, как в садике.
— Ни за что! — поклялся я, ударяя себя в грудь. — Но только и ты пообещай, что будешь ждать меня, если я вдруг переем мороженного и к твоему возвращению залягу недели на две в больницу.
— Да хоть на полгода! — бездумно уверила она, счастливо зажмуривая глаза и прижимаясь к моей груди. — Главное, что в начале августа я уже снова буду в Москве…
Однако, к началу августа в Москве уже не стало — меня.
…Случилось так, что ещё несколько месяцев назад я принял участие в одном международном конкурсе эссе, проводимом организацией «Образование без границ», и вот, в последних числах июля, мне вдруг пришло официальное письмо из оргкомита, в котором извещалось, что мое сочинение получило одобрение жюри, и в рамках обмена учащимися между странами мира мне предлагается продолжить дальнейшее обучение в одной из школ города Мельбурна.
Времени на размышления практически не оставалось, и предки мои были просто в шоке — как? меня на целый год посылают в Австралию? бесплатно жить в чужой семье и учиться в иностранной школе? да это наверняка или чей-то розыгрыш, или ошибка, мы ведь не Чубайсы, кому мы там нужны? и вообще надо все хорошо проверить, может, это хитрости работорговой мафии — выманивают таким образом людей за границу, а потом продают их там в рабство или же в гаремы?..
Они и вправду было дернулись наводить какие-то справки, начали куда-то звонить, созвали целый консилиум ничего не понимающих в этом родственников, сроду не выезжавших дальше Днепропетровска и Таллинна, а также каких-то полузабытых друзей «со связями», но в один из ближайших дней за нами заехала большая белая иномарка, и меня вместе со стариками пригласили в посольство Австралии на встречу с представителями «Образования без границ». Предкам там культурненько объяснили, что дрожать за свое чадо и мешать ему познавать окружающий мир — это признак ужасной нецивилизованности, после чего мне в ускоренном порядке оформили визу, выдали авиационный билет, какие-то небольшие деньги на дорогу и сертификаты на обслуживание в мельбурнских магазинах. Короче, не успел я и сам толком осознать все произошедшее, как самолет перенес меня через два океана, и я очутился в Южном полушарии, в аккуратном двухэтажном домике одного из зеленых районов Мельбурна. Пока я обживался в приютившей меня семье Грэвсов, адаптировался к англоязычной среде и изучал город, закончилось лето. Шумное, словно океанская волна на побережье, накатило на меня начало школьной жизни. Я вошел в новый класс, у меня появились новые преподаватели, новые предметы, новые школьные друзья и подруги — Остин, Брайен, Элис, Филип, Бэтси, Одри, Джейн…
Немного разобравшись в своих впечатлениях, я написал Ленке большое письмо, но ответа на него все не было и не было, и меня целиком захватили дела и заботы моей новой жизни. К тому же я снова вспомнил о своем увлечении журналистикой и засел за написание сразу двух очерков, которые по мере готовности и были один за другим отосланы в «Молодежную правду». Первый имел весьма длинное название: «Главная проблема австралийских школьников — где припарковать автомобиль», и в нем с некоторой долей преувеличения изображался материальный уровень жизни моих австралийских одноклассников, многие из которых действительно приезжали на занятия на своих собственных (или же родительских) автомобилях. Название второго было — «В мельбурнских пабах не говорят о бабах», и в нем я описывал увиденные мною в этом городе необычные пивнушки для клерков, которые открываются в семнадцать часов, когда народ вываливает из контор на улицу и жаждет промочить пересохшее за время службы горло, а ровно через час уже прекращают свою работу. Зная о столь кратком режиме работы пивбара, его посетители считают преступным тратить драгоценное время на какую бы то ни было болтовню, и поэтому молча, не обсуждая ни достоинств состоявшегося накануне футбольного матча, ни недостатков приехавшей неделю назад в гости да так до сих пор и не уехавшей тещи, целенаправленно накачивают себя темными или же светлыми сортами пива.