Тень мечей
Шрифт:
В отличие от их первоначальной поездки в стан врага, когда они галопом, короткими перебежками мчались по проселочным дорогам под покровом ночи, обратно они ехали неторопливо — отчасти из-за медленного хода упрямого осла, которого солдаты султана впрягли в телегу, чтобы он вез два дубовых сундука, отделанных золотом и усыпанных изумрудами. В сундуках Саладин послал Ричарду подарки и драгоценности — необычный жест для человека, ведущего переговоры с заклятым врагом на пороге войны. Уильяма сразила щедрость султана, в то время как Уолтер считал этот жест тщательно спланированной уловкой, призванной дать понять Ричарду, что султан уверен: европеец не представляет реальной угрозы для Иерусалима.
Уильям, скорее всего, согласился бы с этим, если бы лично не познакомился с Саладином. Рыцарь пристально наблюдал за поведением правителя сарацин при дворе. Уильям видел ненависть и страх в глазах смуглых, облаченных в диковинные одежды дворян, головы которых были увенчаны серебряными, искусно накрученными чалмами. Но султан был совершенно другим. Над головой короля безбожников, казалось, светился нимб — знак благородства, о котором Уильям слышал только в древних легендах. Уильям, наблюдая за тем, как султан защищает честь своих гостей перед враждебно настроенной знатью, как в глазах его вспыхивает возмущение, вызванное грубостью придворных по отношению к герольдам, испытал до странности знакомое чувство. На мгновение ему показалось, что он видит родственную душу. Но этот человек был безбожником. Как такое возможно?
Молодой рыцарь отмахнулся от тревожных мыслей и сосредоточился на вечнозеленых пейзажах вокруг. Уильям Тюдор всегда мечтал совершить паломничество на Святую землю, но никогда не хотел прийти сюда завоевателем. Вероятно, у Всевышнего относительно него были другие планы. Когда Уильям проезжал между зелеными холмами Вифлеема — места рождения Господа, — он задумался о том, что останется от красот этой древней земли по окончании последней войны. Наверное, совсем немного.
Независимо от того, кто одержит победу, усеянные цветами рощи, украшающие пейзаж, исчезнут. Огонь и эпидемия превратят в руины древние каменные города, которые проезжала их кавалькада, направляясь на север. Многие из любопытных крестьян, вышедшие поглазеть на иноземцев, скоро будут мертвы. Такова жестокая природа жизни, неизменная со времен Каина и Авеля.
Их поездка проходила во всеобщем молчании. Опасаясь выдать хоть каплю информации, которая могла быть использована врагом на почти неизбежной войне, бородатые мусульмане не решались разговаривать в присутствии франков и только прищелкивали языками. А его собрат Уолтер не проронил ни слова с тех пор, как они выехали из массивных ворот Иерусалима, и, несмотря на все старания Уильяма вовлечь его в светскую беседу, отмалчивался. После того как Уолтер пропустил мимо ушей его комментарии о погоде и прочих пустяках, Уильям решил не настаивать. Уолтер явно доверял ему еще меньше, чем солдаты Саладина.
И вероятно, у него были на то серьезные основания. Уильям знал, что Конрад де Монферрат считает себя законным наследником иерусалимского трона, а армию Ричарда лишь помощью, которую Папа Римский прислал от своего имени. У гордого короля Англии, разумеется, было иное видение ситуации, так что столкновение этих двух правителей неизбежно. Уильям от души надеялся, что конфликт удастся избежать и враждующие стороны все решат миром. Рыцарь оценил обороноспособность мусульман у стен Иерусалима, увидев его хорошо вооруженные башни и ров вокруг городских стен шириной в сто тридцать пять локтей, и понял: война и без того окажется довольно сложным испытанием для объединенной армии крестоносцев. Междоусобицы на данном этапе, возможно, опять приведут к позорному поражению, в результате чего Ги оказался в изгнании, а Рено в аду. И если Уильяму не удалось заслужить доверие даже у скромного пажа, что уж говорить о королях. Как они найдут взаимопонимание?
Уильяму больше повезло в отношении с рабом по имени Халиль. Спасенный моряк ясно осознавал, что жив только благодаря заступничеству Уильяма, поэтому он поклялся Аллахом хранить верность молодому рыцарю. С тех самых пор как Ричард поручил Уильяму заботу о единственном оставшемся в живых члене экипажа «Нур аль-Бахры», йеменец с зычным голосом и грустными глазами по нескольку часов ежедневно обучал своего нового господина языку Святой земли. Уильям решил, что путешествие в самом сердце Палестины — это отличная возможность улучшить свои познания в арабском. Владение арабским у Уильяма было далеко от свободного, но он, по крайней мере, научился простым приветствиям, таким, как, например, «ассалаам алейкум» (мир вам), и знал элементарные слова, чтобы описать природу. «Ас-саама» означало «небо», «аль-ард» — «земля», «ан-наар» — «огонь» и так далее. Больше всего в этих уроках Уильяма поражало то, как тесно религия переплетена с языком арабов. Когда бы Халиль ни говорил о будущем, даже упоминая о простых вещах (например, что завтра они прибудут в Акру), он всегда добавлял «иншалла» — «если Богу будет угодно». По-видимому, в святой книге мусульман имелась прямая заповедь о том, чтобы напоминать людям: все в руках Всевышнего и даже ничтожное событие повседневной жизни не может произойти, если на то нет воли Аллаха. Была некая духовная глубина в этом всеобъемлющем разумении Бога, и Уильям не переставал поражаться тому, что люди, которых его с детства учили считать безграмотными дикарями, настолько глубоко веруют. Постепенно он пришел к решению узнать побольше об этих язычниках и их вере. Возможно, его познания в языке достигнут того уровня, когда он сможет прочесть их Коран, совсем как когда-то научился читать Библию.
Уроки арабского, которые давал Уильяму Халиль, заставили бородатых мусульман подозрительно коситься на парочку и время от времени нарушать свой обет молчания смехом и словечками в сторону молодого рыцаря, которые раб сначала даже не желал переводить, поскольку они были явно неприличные. Уильяма чрезвычайно позабавила эта игра. Он вспомнил, как в детстве один приятель, мать которого была знатной дамой из Рима, обучал его итальянскому языку. Первое, что поведал ему кудрявый Антонио, были самые мерзкие проклятия, которые он только знал. Вероятно, желание учить непристойностям во всем богатстве их языковых форм — основная черта, присущая всему человечеству.
Крепнущая дружба с черным рабом приковывала к Уильяму испепеляющие взгляды высокомерного Уолтера. Посланник Конрада еще в лагере едва смог скрыть отвращение, когда узнал, что Уильям будет представлять Ричарда при дворе Саладина, а пленный мусульманин поедет с ними как второй переводчик. Помимо явного неуважения, проявленного к Уолтеру подобной расстановкой сил, и возникших сомнений в его добросовестности, последний считал, что пользоваться услугами безбожника — неслыханное оскорбление. Но веснушчатый герольд явно побаивался прибывшего Ричарда, поэтому прикусил язык. Правда, это не помешало ему посылать Уильяму злые, испепеляющие взгляды всякий раз, когда рыцарь обращался к курчавому дикарю. Уильям догадывался, что негодование Уолтера вызвано не только самим фактом присутствия Халиля в этой поездке, но и, скорее всего, тем, что раб на удивление свободно владел французским языком. Разумеется, можно было ожидать, что моряк с торгового судна, в силу своего ремесла вынужденный общаться с представителями разных народов, может изъясняться на его, Уолтера, языке. Но даже Уильям должен был признать, насколько непривычно слышать французскую речь из уст чернокожего безбожника.
Их беседы становились более вялыми и вскоре, когда путешествие подошло к концу, сошли на нет. Плодородные поля центральной Палестины сменились твердой серой пустошью побережья. Вместо ухоженных оливковых деревьев теперь им встречались лишь редкие заросли акаций, усеянных острыми как иглы шипами. Путешественники достигли пустынной границы Святой земли, и Уильям почувствовал, как тоска сжала сердце, когда он осознал, что его народ был изгнан из такого красивого, плодородного мира, чтобы найти пристанище в бесплодной пустоши, окружающей Акру.
Они приблизились к высоким крепостным стенам Акры на закате третьего дня. Эскорт довел их до едва заметной тропки у подножия холмов, выдал каждому по фляге воды, а потом провожатые без лишних слов повернули коней назад, в сторону мусульманского форпоста. Упрямый осел двинулся было за своими арабскими хозяевами, но Уильям с Халилем стали тянуть за кожаные уздцы, пока злое животное не уступило и медленно потащилось по каменистой тропинке вверх по холму.
Пока они совершали восхождение, Уильям улучил момент и взглянул на темные башни крепости, которые когда-то являлись гордостью христианского войска. Мощные крепостные валы возвышались над холмами, каждое сводчатое окно и эркер изнутри освещались отблесками от каминов или лампад, как будто крепость заключила в своих стенах само солнце. Главная каменная башня со своими бельведерами на орудийных башнях и стенами с бойницами была возведена по примеру пограничных замков, ставших характерной деталью французского пейзажа. Он окинул взглядом массивные серые и черные стены из тесаного камня, изрезанные бойницами и крестообразными прорезями для лучников, прочные бревна, поддерживающие оборонительные галереи, деревянные настилы, откуда можно было метнуть снаряд на атакующего противника. Среди куполов и скошенных крыш эта крепость оказалась первым знакомым Уильяму строением. Но теперь она принадлежала врагу.